Советская эстрада.
Марк Бернес родился 8 октября 1911 года в городке Нежин Черниговской губернии. Когда Марку было пять лет, семья перебралась в Харьков. Отец мечтал, чтобы у сына была более надежная профессия. Марк думал иначе. В 15 лет он попал на спектакль в театр, и тема "выбора" отпала сама собой. Он расклеивал афиши на улицах, а потом сам превратился в живую афишу: ходил по улицам с транспарантом, приглашавшим на очередную премьеру харьковского драмтеатра. Через какое-то время 16-летнего Бернеса представили старосте театральных статистов. В то время статисты были люди востребованные. В них нуждались и в оперетте, и в драме, они были необходимы гастрольным и местным труппам. Его дебют состоялся в "Мадам Помпадур", где он выступил в образе безмолвного кельнера. Ему казалось, что все смотрят только на него. Так оно и было: у взволнованного дебютанта прямо на сцене отклеились огромные войлочные бакенбарды.
Впрочем, Марк готов был работать в театре кем угодно -
помогал рабочим сцены, бутафорам, осветителям, суфлерам. До того как стать
артистом, он прошел в театре весь путь, узнал театральную изнанку.В 17 лет
сбежал в Москву с бутербродами в кармане, уверенный, что его ждут в Малом
театре. Где, собственно, находится Малый, он узнал на Курском вокзале от
просвещенного носильщика. Самое удивительное, что в Малый его приняли с первого
захода. Правда, поручаемые ему роли не отличались многословием: третий слуга,
второй копейщик, "неизвестный в трактире"... Все в таком духе. Через
полгода он перешел в другой театр. Переход не отнял много времени: достаточно
пересечь Театральную площадь, чтобы оказаться в Большом, тоже испытывавшем
нужду в статистах: секундант Онегина, испанский посол. Теперь это кажется
неправдоподобным: в сущности, Бернес нигде не учился, не окончил никаких
театральных студий. А вернее, учился он всему, что видел в тогдашней
театральной Москве. Его кумирами на всю жизнь стали Михаил Чехов и Иван
Москвин. Своим учителем он считал Николая Радина.
В начале 1930-го его приняли в театр Корша актером
"вспомогательного" состава: те же роли на выходах. В трудовой книжке
Бернеса появилась запись: "За лучшие качественные показатели работы
премирован ордером на обувь. Протокол от 4 июля 1932 года".
У Корша он познакомился со своей первой женой - Паолой,
Пашей. В то время они жили в Петровском переулке, рядом с филиалом МХАТа, в
крохотной комнатушке. Здесь, у Бернесов, Исаак Бабель впервые прочитал свой
новый рассказ "Отелло", в котором после посещения театра жена
обращается к мужу: "Наум! Ты видел сейчас любовь? А у тебя что?.."
Слово "любовь" Бабель произносил без мягкого знака. С тех пор
рефреном Бернеса - когда он сталкивался с пошлостью в искусстве и жизни - стала
фраза: "Сегодня животные штуки, завтра животные штуки, а где же любов,
ребята?.."
В 1933 году театр Корша закрылся, и Бернес перешел в Театр
Революции. Его удел - все те же роли третьего разбора, но тут неожиданно его
приглашают в кино на эпизодическую роль в фильме "Заключенные" с
Михаилом Астанговым. Настоящей удачей для Бернеса стало не само появление на
экране, а дружба с Астанговым и знакомство с Николаем Погодиным, у которого он
в течение года работал литературным секретарем. Как из секретаря он превратился
в друга Погодина - история отдельная. Скажем только, что не будь этой дружбы,
наверное, и не было бы Кости Жигулева и первой спетой Бернесом песни.
В кино он сыграл не так уж много. А точнее, преступно мало.
Впрочем, "недовыявленными" были едва ли не все актеры его поколения:
Петр Алейников, Борис Андреев, Павел Кадочников, Борис Чирков, Борис
Бабочкин... Из всех своих ролей всерьез Бернес мог говорить только о
нескольких: Аркадий Дзюбин в "Двух бойцах", Умар Магомет в
"Далеко от Москвы", Косарев в "Тарасе Шевченко". Он
понимал, что прочее - в основном использование его певческого образа.
Впервые он спел на концерте 30 декабря 1943 года, потому что
его попросили. Это было сборное театрализованное представление. Волновался он
страшно, но успех был настолько очевидным, что его стали приглашать выступить
именно с песнями. Бернес-актер и Бернес-певец мирно уживались до той поры,
которую в кино принято называть периодом "малокартинья": конец 40-х -
начало 50-х годов. То, что ему предлагалось, трудно было назвать ролями:
эпизоды или служебные, похожие на обкатанные резолюции образы людей в погонах,
написанные в расчете, что Бернес оживит их своим обаянием. Он и оживлял, как
мог, брал на себя работу сценариста: дописывал или полностью сочинял текст,
придумывал целые сцены, но у всех есть свой запас прочности. Так постепенно и
вынужденно Бернес уходил в песни.
Он не знал нот, называя их "чаинками", работал
мучительно, теребя поэтов бесчисленными ночными звонками и требованиями
переделок. Очень долгое время пел только на закрытых вечерах в Доме актера или
Доме кино. Выступать на широкой публике в Москве начал только с конца 40-х
годов. Говорил, что уверенность в новой профессии придали ему пародии на него
Зиновия Гердта. Усредненное и безликое, как известно,
"передразниванию" не поддается. Однажды ночью он был разбужен горланящей
за окном молодежью. Прислушавшись, понял, что распевают его репертуар.
"Бернес" на ночной улице - это было пиком его признания и
популярности в конце 1950-х.
В апреле 1958 года Бернес выступал в концерте, посвященном
очередному комсомольскому съезду, на котором присутствовал Хрущев. Выступления
были строго регламентированы - Бернесу отводилось две песни. После второй зал
начал бисировать. Продолжалось это невероятно долго. Бернес кланялся, уходил за
кулисы и снова появлялся на сцене - зал не унимался. Ситуация требовала
разрешения: было ясно, что Бернес должен петь еще. В очередной раз уйдя со
сцены, Марк Наумович начал искать организаторов, чтобы спросить дозволения
спеть на бис. За кулисами никого не оказалось, те, кто отвечал за концерт, в
панике разбежались, боясь взять на себя ответственность за
"регламент". Бернес вынужден был уйти под несмолкаемые овации. Знал
бы он, как используют эту ситуацию некоторые "заинтересованные
стороны". Сидевший рядом с Хрущевым Алексей Аджубей начал демонстративно возмущаться
поведением "зазнавшегося" артиста, не пожелавшего "спеть для
народа". Не вникавший в тонкости концертного регламента, Хрущев с
энтузиазмом подхватил слова зятя: завести Никиту Сергеевича на тему
"зазнайства" было проще простого.
Вскоре после этого у Бернеса произошла "встреча" с
гаишниками. Возвращаясь домой, он успел проскочить на зеленый свет, но постовой
посчитал иначе. За бернесовской "Волгой" пустились в погоню. Зная,
как уверенно водил машину Марк Наумович, можно утверждать, что он легко ушел бы
от этих фарсовых преследователей, но он благоразумно остановился. Был составлен
протокол - и банальный дорожный инцидент возвели в ранг уголовного
преступления.
Реакция последовала незамедлительно - газетные статьи,
вышедшие с небольшим интервалом: "Пошлость на эстраде", "Звезда
на "Волге". Последняя была особенно опасна. В ней Бернесу
инкриминировалось ни много ни мало неподчинение властям. Договорились до того,
что актер протащил несчастного постового несколько метров на капоте. Было
заведено уголовное дело, рассыпавшееся довольно быстро: в частности, постовой
утверждал, что машина, проскочившая мимо него, была светло-серого цвета, в то
время как Бернес ездил на черной "Волге". Никаких опровержений,
разумеется, не последовало.
Вскоре в квартире артиста надолго замолчал телефон.
Прекратились звонки с киностудий, приглашения на концерты. Но больнее всего
была реакция людей, которые еще вчера подобострастно заглядывали ему в глаза, а
теперь отворачивались при встрече.
Это был страшный период в жизни Марка Наумовича. Незадолго
до этого от рака умерла его жена Паола. Он остался один с трехлетней дочерью
Наташей и домработницей. Сдвоенный удар обернулся инфарктом. Он почти не
выходил на улицу. О том, что Бернес, в сущности, живет в нищете, знали
немногие. За четыре года он не снялся ни в одном фильме, принял участие в
считанном количестве концертов.
Лишь в начале 1961 года "темная ночь" вокруг
Бернеса начала понемногу рассеиваться. Пошли приглашения на съемки и озвучание.
1 сентября 1961-го, когда Наташа пошла в первый класс, он
познакомился с молодой женщиной, сын которой тоже стал первоклассником. Звали ее Лилия Бодрова. Несмотря на восемнадцатилетнюю
разницу в возрасте (Бернесу было 49 лет, а Бодровой — 31), их брак был
по-настоящему счастливым. Они прожили вместе девять лет.
«Конечно же, наша жизнь
сложилась не сразу, — говорит Лилия Михайловна. — Двое маленьких детей. Но она
была без вспышек и скандалов. Марк всегда говорил: «Лилька научила меня красиво
жить». Марк любил, чтобы все было чисто и красиво. Правда, по дому сам никогда
ничего не делал: просто его голова была занята другими мыслями — работой,
творчеством. Гвоздя в жизни не прибил. Хотя, если где-то что-то покосилось,
обязательно увидит и скажет: «Лиль, поправь».
Бернес был настоящим
мужчиной. Зная, что любимые цветы Лилии Михайловны гвоздики, он следил за тем,
чтобы в их квартире всегда стоял свежий букет. Каждые три дня он звонил в
цветочный магазин, директор которого был его хорошим знакомым, и просил
прислать новый букет.
Августовским утром 1969
года на панихиде в Доме кино не было ни речей, ни траурных маршей. Бернес
отпевал себя сам. Звучали четыре его песни: "Три года ты мне
снилась", "Романс Рощина", "Я люблю тебя, жизнь" и,
конечно, "Журавли".
Четыре песни повторялись без пауз по кругу...
Комментариев нет:
Отправить комментарий