4 сентября, исполнилось 57 лет со дня рождения Яны Станиславовны Дягилевой.

Янка (Яна Станиславовна) Дягилева (4 сентября 1966, Новосибирск — предположительно 9 мая 1991, Новосибирский район, Новосибирская область) — певица, автор-исполнитель, участница панк-рок-групп «Гражданская оборона», «Великие Октябри» и др. Одна из самых ярких представительниц сибирского андеграунда конца 1980-х годов.

Янка Дягилева - "От большого ума"

При содействии Егора Летова начала давать концерты, в основном квартирные, на которых исполняла свои песни под гитару. Дягилева быстро завоевала известность и уважение в советском рок-андеграунде. Опять-таки при содействии Летова вышли в свет неавторизированные альбомы Янки.

Янка Дягилева - "По Трамвайным Рельсам“

При жизни Янка фактически не была замечена официальными средствами массовой информации. Она очень не любила давать интервью, официальных видеоматериалов о Янке телевидение не снимало. Дягилева никогда не стремилась к популярности и не содействовала каким-либо образом «раскрутке» своего имени. Погибла в мае 1991 года при до конца не выясненных обстоятельствах, официальный вывод следствия — утопление в результате несчастного случая.

КАК ЯНКА ДЯГИЛЕВА ПУТЕШЕСТВОВАЛА ПО ВПИСКАМ ВНУТРИ ХИППОВСКОЙ «СИСТЕМЫ»

В начале 2022 года свет увидит книга «Над пропастью весны», в которой собраны воспоминания о недолгой, но яркой жизни Янки Дягилевой. Делимся отрывком о том, как первая поездка певицы в Москву обернулась путешествием по местам «вписок» внутри позднесоветской хипповской «системы».

После отъезда Башлачева Янка в Новосибирске стала маяться.

«Получилось как: источник изменения мира сыграл — и уехал! А она для него — просто рыжая девушка, которая пришла к нему на концерт! Тут у нее башка и съехала!» — пояснила Нюрыч.

«Не хватает мне!» — говорила тогда Янка. Имея в виду, наверное, и не только самого Башлачева даже, но и воздух жизненного пространства, примером свободного полета через которое он для нее стал.

«Перед этим она была обычная девчонка, каких много, — вспоминала Нюрыч. — Красилась, завивала челку, одевалась как все, принимала ту общепринятую культуру, которая тогда существовала, вписывалась в ее рамки. А тут мир вдруг изменился. За это недолгое общение с Башлачевым она поняла нечто такое, для описания чего слова найти трудно».

Чтобы Янка познала этот изменившийся мир во всей красе, Литяева решила отправить ее набираться «системного» жизненного опыта — в Москву, хипповать.

«Я поехала на вокзал, купила ей билет, даю и говорю: все, у тебя поезд через два часа, — рассказала Ирина. — Она спокойно так спрашивает: „А что с собой брать?” Я ей: „Возьми блокнот и трусы”. Рассказала, что в Москве нужно идти „на Гоголя́”, где будут сидеть хиппи — мол, „там тебя пристроят”».

Кроме того, Ира на всякий случай дала ей телефоны двух московских «подпольных менеджеров», связанных с Новосибирском, видных организаторов квартирных концертов Наумова — Юрия Кацмана и Игоря Владимирского.

Но в итоге ни Владимирский, ни Кацман Янке не понадобились — и даже на Гоголя она не попала, въехав в «систему» по незапланированной траектории. Судя по всему, двинувшись от метро «Арбатская» к Гоголевскому бульвару, она свернула не в ту сторону, на улицу Фрунзе (Знаменку). Гоголей все не было, но она шла долго и непреклонно — как герой легендарного мультфильма Хржановского-старшего «Жил-был Ковязин». И в итоге дошла — через Знаменку, Большой Каменный мост, улицу Серафимовича и Малый Каменный мост — до очень важной сосисочной рядом с плавучим рестораном «Бургас», что напротив кинотеатра «Ударник», по другую сторону Водоотводного канала. В то время там тоже регулярно собиралась мощная хиппистская тусовка, и это место, в честь пресловутого кинотеатра через канал, называлось «Ударником». В общем, попала странница, хоть и сбившись с пути, ровно туда, куда надо… И хотя Янка тогда еще не была хоть сколько-нибудь «прихиппована», там сразу почувствовали в ней что-то «свое»: «Привет, ты кто?» — «Да вот, пришла…» В общем, как рассказывает Литяева, «не потребовались ей ни телефоны, ничего».

В Москве она сначала подружилась с местной «системной» девушкой Юлей, имевшей необычно простую для хиппи кликуху Ляля, — и для вящей убедительности рассказала ей, что скрывается здесь от КГБ. Ляля всплеснула руками и потащила Янку к знаменитому кафе «Турист» на улице Кирова (ныне Мясницкая) рядом с метро «Кировская» (ныне «Чистые пруды»). Это тогда было вообще еще одно их самых культовых заведений всех 80-х, иные апологеты даже считали его московским аналогом питерского «Сайгона». Внутри и вокруг постоянно кучковались рокеры, студенты, художники, алканы и преподаватели всех мастей. Фирменными блюдами там были кофе «по-восточному» из турки и круглые коржики с орехами за 16 копеек. Снаружи за барьерчиками стояли столики под складными «зонтиками», и везде разрешалось курить.

Ляля же предполагала, что у «Туриста» сможет найти своего друга, с которым познакомилась незадолго до того в Вильнюсе. Так и вышло. Другом ее — и, к слову, будущим супругом — был уже тогда довольно известный в «системе» киевский длинноволосый и весьма сексапильный художник Влад Лова. Или Ловик, как его иногда называли старшие товарищи… Они с Лялей и так уже собирались ехать в Киев — и решили увезти с собой Янку. Чтобы спрятать ее от КГБ понадежнее. Но на трассу Янка тогда еще не вышла: поехали поездом.

«Она была тогда в сером вязаном свитере, к которому был приколот самопальный значок с черно-белой фотографией Джанис Джоплин в больших круглых очках, — вспоминает Влад Лова, давно уже живущий в Нью-Йорке. — С нами она поехала охотно: ей было интересно даже и просто посмотреть на мать городов русских. И Киев ей очень понравился своей атмосферой. Это естественно, потому что она там почувствовала себя более спокойно. Место, где ей было хорошо, даже вообще великолепно, это однозначно. Это же мягкий город, по большому счету. Там людей как будто не интересует вся суета вокруг. Люди там тогда очень мягкие были».

Сам Влад Лова в то время жил фактически в центре Киева, между университетом и вокзалом, в районе, называвшемся в народе Евбаз — в честь находившегося там до середины прошлого века еврейского базара. Но, во-первых, метро в те времена там поблизости не было, а во-вторых, жил он вдвоем с мамой, которую старался не беспокоить, так что местом вписок его квартира не являлась. Янку в тот раз он препроводил в Нижний Печерск — престижную территорию к югу от Киево-Печерской лавры, где тогда селились в основном народные депутаты и чиновники госаппарата. У Ловы там, неподалеку от художественного техникума, имелся эксклюзивный дружественный флэт, где жил практически не известный в «системе» меломан и люмпен-интеллигент по имени Саша.

Уже там Янка выказала необычную реакцию на такой продукт, как сливочное масло: без малого полгода спустя этому удивится и другой киевлянин, у которого она зависнет, — будущий востоковед-синолог Олег Древаль.

«Оказалось, тогда в Новосибирске, по сравнению с Киевом, была сильная нехватка масла, — пояснил Влад Лова. — С маслом там у нее были большие проблемы, а она его очень любила. Так и говорила: „У нас в Сибири масла не хватает”. Появление на столе масла у нее вызывало очень большие эмоции. Когда при ней его намазывали на хлеб, это всегда было событие, чуть ли не таинство».

Далее Янке захотелось в Ленинград: она и город никогда не видела, да и наверняка надеялась встретить или найти там Башлачева. Туда решили ехать уже по трассе, через Минск, близ которого можно было хорошо зависнуть. В окрестностях белорусской столицы тогда проблемы со вписками успешно решал известный в «системе» Батя Минский, стороживший там дачи, пустовавшие зимой и ранний весной. Хиппи с его помощью не давали им простаивать попусту.

Поехали втроем: Янка, Влад Лова и Ляля. Так как одновременно всем троим в одну машину сесть, естественно, удавалось крайне редко, в пути им приходилось разделяться и потом вновь соединяться. Так как из девушек для Янки это был первый опыт, с ней обычно ехал Лова, а более опытная Ляля благородно и жертвенно перемещалась по трассе в одиночку. Лова же и подавно был хичхайкер весьма бывалый.

В Киеве у Олега Древаля, июль 1987. Летов, Янка, Лукич, Олег Азегов. Фото: Олег Древаль

В Чернигове все трое временно объединились и переночевали там в подъезде какой-то хрущевской пятиэтажки под лестницей. Затем двинулись дальше. До Минска добирались еще почти сутки и прибыли туда уже следующей ночью, под утро. А к дачным участкам, охраняемым Батей, никакая трасса не вела, от дороги туда нужно было долго идти в ночи пешком. Почву под ногами во мгле, однако, было видно хорошо: в том марте вполне себе еще лежал снег, хотя уже подтаивал.

«Шли ночью, как волки, через снежное поле, по следам друг друга, — рассказывал Влад Лова. — Вдоль телеграфных столбов, которые вели к дачам. Шли долго, не меньше часа. Шли по окраине леса, там еловый бор, совы… Но пока мы шли, стало уже немножко светать, и они затихли. А там и дачи появились на горизонте».

Ныне уже покойный Батя Минский, с которым Влад познакомился еще в 1983-м, жил там в сторожке, напоминавшей охотничий домик, а вверенные ему дачи распределял между заезжими «волосатыми». В холодном марте с минусовыми температурами актуальны были дачи с печками. В одну из таких Батя и поселил наших путников, там уже сидели какие-то хиппи. По дороге Влад, который шел по насту в простых кроссовках, постоянно проваливался в талый снег, под которым была вода, и промочил ноги. Чтобы спасти его от простуды, сердобольные «дети цветов» открывали заначенное вино — очень возможно, что ржавым штопором.

Потом, в начале апреля, когда Янка и Влад доберутся до Питера, она там напишет известное стихотворение «Солнца ржавый штопор, в землю ввинченный»:

Вознесутся колья телеграфные

Поползут канаты телефонные

И найдут все странники уставшие

Путь к столбу последнему — поломанному

 

На столбе — о финише известие

У столба — всем путникам пристанище

Над столбом летает птица вещая,

А за ним — лишь камни да пожарища…

«Янка постоянно ржала тогда, она никогда не унывала от проблем на трассе и все такое превращала в юмор. Когда фигня случалась какая-то ненормальная, она начинала ржать и фантазировать, что это именно фигня. Что это все временно и пройдет. От нее постоянно исходил поток положительной энергии».

Под Минском путники отдыхали около четырех суток. В белорусской столице они окончательно разделились: Ляля поехала к себе в Москву, в Орехово-Борисово, а Янка с Ловой продолжили путь в Питер.

***

По Питеру Янка и Влад несколько дней кружили отдельно друг от друга: на сексапильного Лову («Я тогда был, как выяснилось, секси-бой!») тогда запала некая стильная девица и временно увлекла на свою орбиту. Соответственно, Янка временно выпала из его поля зрения, и поиски ею Башлачева — а нам трудно допустить, что без них обошлось, — остались скрыты в тумане.

О том, что она его тогда все-таки нашла, существует, однако, одно апокрифическое свидетельство. Музыкант и звукорежиссер из Воскресенска Алесей Марков, выпускавший в начале 90-х самиздатовский журнал «Штирлиц», после гибели Янки готовил спецвыпуск о ней — и написал для него под псевдонимом Юстас статью «Тоже про нее». Там есть такие строки:

«…Как-то Сашка с Настей были в Питере у себя на квартире. Раздался телефонный звонок. Поговорив две минуты, Сашка схватился за голову:

— Боже, опять эта сумасшедшая девчонка приехала!..»

Речь здесь явно идет про хорошо известный телефонный разговор Янки с Башлачевым, состоявшийся в ее следующий приезд в Питер в сентябре 87-го. Башлачев с Настей Рахлиной находился тогда на квартире Жени Каменецкой, на которой с ее благородного согласия формально женился для получения питерской прописки. Так что в общем действительно был как бы у себя на квартире, откуда потом, с восьмого этажа, полетел 17 февраля 1988-го. Кто конкретно рассказал в те времена о том разговоре Маркову, тот за давностью лет не запомнил. Но если цитата верна — и СашБашем было сказано «опять приехала» — то первый приезд мог состояться только в период путешествий Янки с Владом Ловой весной 87-го. Потому что в Питер при жизни Башлачева Янка приезжала всего два раза, а в третий раз она туда прилетела уже на его похороны.

Свидетели сентябрьского разговора помнят, что Янка звонила тогда СашБашу с большим азартом и воодушевлением — и была тогда сильно обломана его равнодушием. Поэтому можно предположить, что, если той весной Янка Башлачева действительно нашла, он тогда общался с ней как минимум более тепло. Но, повторимся, намек на ту встречу существует всего один, и он имеет апокрифический статус.

«Она очень любила Башлачева, практически наравне с Джанис Джоплин, — вспоминал Влад Лова. — Когда мы приехали в Питер, она искала его, а нашла или нет, я не в курсе. Понять это по каким-то моментам было нельзя… Потом, когда он погиб, это на нее очень сильно повлияло. Стала приговаривать: „Вот утоплюсь в Оби!” Не раз говорила… Я не понимал, к чему это она, воспринимал тогда как шутку. Так как Янка казалась жизнерадостной, у меня вообще не было подозрений, что она действительно утопится. Получается, что она запрограммировала себя, что уже тогда об этом думала, за три года до смерти. Я думаю, что на нее сильно подействовало, когда Башлачев покончил жизнь самоубийством».

Обретаясь без Влада Ловы где-то в Питере, Янка в начале апреля написала то самое стихотворение «Солнца ржавый штопор, в землю ввинченный», упоминавшееся нами в связи с дачами Бати Минского. Но, может быть, тут неявно присутствует и СашБаш. «Звездам мы становимся подругами, навсегда от сил земных излечиваясь…» Звезды, доски или бревна, пожары — эти образы станут сквозными лейтмотивами ее текстов, которые она будет прямо или скрыто посвящать Башлачеву и позже, но здесь это еще не прощание — хотя оно уже угадывается…

В общем, никакой серьезной психотравмы — или вообще измененных эмоций, связанных с Башлачевым, — в Янке весной 87-го никто не замечал.

Стихотворение она, как известно, подписала: «Ленинград, апрель 1987. 1ºC = 39ºC тела моего».

***

…Литяева планировала отправить Янку в Москву примерно на две недели. Однако ни Москвой, ни двумя неделями дело, как выяснилось, не ограничилось. Недель проходило вот уже три, четыре, а странница все не возвращалась… Станислав Иванович, который с Литяевой был хорошо знаком — и доверял ей, — тем не менее заволновался, прибежал, стал просить выяснить, где дочь. Ирина принялась звонить по всем имевшимся явкам, в разные города. Обнаружила она ее, к своему удивлению, в Киеве. Судя по всему, Обломист, который Янку за несколько дней пребывания у него в Чоколовке вылечить так и не смог, бережно отправил ее в Новосибирск самолетом.

В общем, за время своего весеннего путешествия Янка проделала серьезный путь: Новосибирск — Москва — Киев — Минск — Орша — Питер — Киев — Новосибирск. Что в итоге заболела, в общем, не так уж удивительно… Зато дальние броски между Москвой, Киевом и Питером станут для Янки привычным делом — и в дальнейшем она не раз будет их осуществлять вместе с Егором Летовым, как бы по проторенной дорожке, но в разной последовательности.

В Киеве у Олега Древаля, июль 1987. Фото: Олег Древаль

 А в первой декаде апреля 1987 года Янка, выявленная Литяевой в сердце советской Украины, заключительный бросок совершила-таки из Киева в Новосибирск. И прибыла туда как раз к началу легендарного Первого новосибирского рок-фестиваля, стартовавшего уже 10 апреля. Вернулась она с высокой температурой и больным горлом, но очень веселая. И изрядно преобразившаяся.

Завитая челка исчезла — по всему периметру головы рассыпались прямые распущенные волосы без малейших ухищрений. Причем за время поездки они, в полном соответствии с хиппистской идеологией, заметно удлинились и приобрели огненный оттенок. Простой серый вязаный свитер, в котором она уехала, был теперь испещрен вышивкой и местами расшит бисером. На руках появились целые гроздья фенечек — причем Янка поясняла, что их обязательно должно быть нечетное количество. Про каждую рассказывала, кто ее ей подарил или специально сделал собственными руками — во всех случаях это была память о некоем конкретном человеке.

Как известно, фенечки в мире хиппи — целая внутренняя культура, полная ритуальных смыслов и символических значений. Янка, прокатившись по трассе, усвоила насчет этого два главных правила: 1) если тебе сплели и подарили фенечку, человечнее всего будет ответить тем же: так укрепляется хиппистское братство; 2) плести их надо исключительно с любовью: фенька, изготовленная в муках, из чувства долга, не принесет никому никакой радости. Поэтому сама она старалась их делать, поменьше напрягаясь: брала одну за другой первые попадавшиеся бусины, особо не запариваясь на предмет продуманных комбинаций цвета и размера. Чтобы не мучиться! Черный Лукич, вспоминая об этом, впоследствии сокрушался:

«Получалось, что Янка ходит сама в классных, красивых феньках, которые мы ей подарили, а нам она от всей души, очень долго и кропотливо плетет такого уродца, совершенно кривого, немыслимых цветов, и мы, из уважения к ней, из любви должны были это все носить».

Можно сказать, что Янка таким образом насильственно обогащала безобидную хиппистскую атрибутику элементами панк-эстетики шока и уродства: метала вокруг себя если и не бисер перед свиньями, то весьма по-свински сплетенный бисер.

Впрочем, был и несколько иной взгляд на эти две школы плетения. Уже неоднократно упоминавшийся Олег Древаль, в доме которого Черный Лукич с Янкой будут жить и обмениваться фенечками четыре с лишним месяца спустя, сформулировал так: «Лукич всегда пытался найти в этом процессе некие структуры, выражающие какой-нибудь смысл. А Янка плела Хаос!»