День памяти. Сергей Курёхин (16 июня — 9 июля 1996).

 

«Он говорил, что умрёт через 10 лет. И, чёрт побери, сдержал слово». История Сергея Курёхина — музыканта, который был шоу сам по себе.

Я не знал его лично. Но однажды поймал себя на мысли: если бы Курёхин жил сейчас, в 2025-м, он бы точно не выжил. Его бы или отменили, или посадили, или он сам бы сошёл с ума от всего этого цифрового шума. Потому что Сергей Курёхин — это не просто артист. Это бомба, подложенная под само понятие «нормальности». Он взрывал шаблоны ещё до того, как это стало формой самопрезентации.

Раньше его считали странным. Сейчас бы назвали «перформативным гением», писали бы в ТГ «кринж», а потом всё равно шли бы на него смотреть. Потому что он — из тех, кто жёг себя дотла, а не грелся у костра славы.

А начиналось всё довольно прозаично: 1954 год, Мурманск, сын учительницы и военного. Но судьба не дала ему шанса остаться «обычным». Он сам вывернул свою биографию наизнанку: вечно отчисляемый студент, подрабатывающий аккомпаниатор, богемная шваль кафе «Сайгон» и клавиши, клавиши, клавиши… Они стали продолжением его пальцев, а пальцы — продолжением мозга, который играл быстрее, чем люди успевали понять, что вообще происходит.

Пока «Аквариум» создавал миф, Курёхин уже жил в нём. Его импровизации, его бешеная пластика на сцене, его взгляд — как будто он разговаривал с какими-то демонами, а мы были просто зрителями сеанса.

Сергей Курёхин "Трагедия в стиле минимализм"

И потом он решил: «Шоу должно быть». Не концерт. Не спектакль. А нечто, где козы скачут по сцене, а музыканты в противогазах играют Шопена. Так родилась «Поп-механика». Это была не просто музыка. Это была провокация — на грани сумасшествия и откровения.

На «Музыкальном ринге» он всерьёз говорил, что Ленин был грибом. Да, именно грибом. Люди смеялись, писали письма в ЦК, психиатры нервно дёргали глазом. А он кайфовал — не от провокации, а от того, что мир, наконец, перестаёт быть скучным.

Сергей Курехин/Поп-Механика - Пьеса "Отец". Музыкальный Ринг 1987

Ты не можешь быть близким к такому человеку и остаться прежним. С Курёхиным или вылетаешь в космос, или сгораешь в атмосфере. Никакого «просто пообщались». Он был взрывной, умный, жестокий на язык. Гениальный и разрушительный одновременно. Любовь рядом с ним — это не цветы и вино. Это ураган, где цветы — похоронные, а вино — за упокой.

Гузеева прошла через этот ураган. Тогда она ещё не была «той самой» — просто девчонка из Оренбурга, приехавшая в Москву за профессией, а попавшая в эпицентр Курёхина. Он притащил её в Ленинград, открыл глаза, научил слушать не только музыку, но и тишину. А потом начал ломать. Не руками — словом, характером, интеллектом. Он как будто испытывал: выживешь — значит, достойна.

Гузеева потом рассказывала, что жить с ним было невыносимо. То небеса, то — под землю. Он мог обнять — и тут же уничтожить фразой. Мог подарить тебе полёт — и сбросить с высоты. Она ушла, спасая себя. И это не слабость. Это — инстинкт.

Другие женщины тоже пытались быть рядом. Алина Алонсо — тонкая, образованная, тоже не выдержала. «Я уехала — даже не помню из-за чего. Просто ушла», — говорила она. С ним невозможно было спорить: он всё равно перекричит тебя интеллектом.

Но был один человек, который не сдался. Анастасия. Его вторая жена. Тихая, терпеливая, будто из другого мира. С ней Курёхин вдруг стал… нормальным. Ну, почти. Кухню собирал сам, цветы дарил, деньги приносил — и просил тратить, не думая. Он, который орал со сцены про смерть культуры, дома был просто мужем. Тихим, заботливым, тёплым.

У них родилась дочка — Лиза. Потом, через десять лет — сын, Федя. И вот тут начинается то, что я до сих пор не могу спокойно читать. Потому что это уже не эксцентрика. Это настоящая трагедия.

В начале их брака, в самом начале — он вдруг бросил фразу: «Мы будем самой счастливой парой. Но я проживу ещё лет десять». Как будто он знал. Как будто он подписал какой-то внутренний контракт.

В апреле 1996 года Курёхин резко почувствовал боль в груди. Ему было 41. Врачи сначала не понимали, в чём дело. Ни один прибор не показывал, что происходит. И только в процессе операции выяснилось — саркома сердца. Та самая. Диагноз, от которого не спасают даже деньги, ни связи, ни любовь. Ничего.

Саркома сердца — это почти приговор. Особенно тогда, в 90-х, когда не то что лечить, — понять не могли, откуда берётся эта штука. Курёхин держался как мог. Шутил. Притворялся, что у него просто больничный отпуск. Ходили слухи, что в палате он рассказывал медсёстрам про очередной заговор грибов. Потому что Курёхин — даже умирая — не терял лицо. Ирония была его бронёй.

Друзья толпами шли в больницу. А он улыбался — будто это не конец, а антракт перед новой «Поп-механикой». Настя жила в клиниках. Лиза и Федя — у родных. Он пытался всех защитить от боли. Только себя не смог.

Через три недели после дня рождения сердце остановилось. Точнее — его убила опухоль. Но какая, к чёрту, разница? Он ушёл. Всё. Остановка. Точка. Конец музыкальной импровизации, которую никто не мог повторить.

А потом был удар, от которого не восстановиться. Через два года после смерти Сергея — умерла Лиза. Четырнадцать лет. Причина — в одних источниках говорят «несчастный случай», в других — самоубийство. Настя выбрала не вдаваться в детали. Она выживала. Как могла. Потому что если бы впустить боль — всё, дно.

Она не просто выжила. Она превратила Курёхина в движение. В дело. В фестивали, балеты, архивы. Создала Премию его имени. Заставила мир не забыть.

А Федя — тот самый мальчишка, которого отец успел подкидывать на руках — вырос. И взял на себя отцовское наследие. Музыка Курёхина жива. В фильмах, в спектаклях, в сумасшедших архивах, которые до сих пор никто не прослушал до конца. Он будто шифровал туда весь свой код.

Я не знал Курёхина. Но я чувствую, что знаю, о чём он молчал.

Сергей Курехин о безумии русской культуры

Он не хотел быть понят. Он хотел быть услышан. И если вы сейчас сидите в тишине и вдруг слышите, как кто-то рвёт шаблоны, пугает, смеётся, а потом играет ноту, которая идёт не в тон — возможно, это он.

Потому что Курёхин — это не о музыке. Это о свободе. Про то, как важно оставаться собой, даже если твой «собой» — это шоу, от которого у зрителей подкашиваются ноги.

(с) CRITIK7