Антология русского классического романса. Романсы Н.А. Римского – Корсакова.

Русский классический романс.

Из камерных сочинений великого русского композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова наибольшую художественную ценность представляют романсы (всего 79). Они образуют самостоятельную, почти не соприкасающуюся с оперно-симфонической тематикой и стилистикой область творчества, замкнутую главным образом в сфере лирики — эмоционально уравновешенной, окрашенной преимущественно в светлые тона спокойной созерцательности или элегические раздумья. Их тексты свидетельствуют о строгом взыскательном вкусе композитора. Они принадлежат крупнейшим поэтам — А.С. Пушкину, А.К. Толстому, А.Н. Майкову; ряд романсов написан на стихи Л.А. Мея, А.А. Фета, Г. Гейне, Дж. Байрона.

Первое знакомство Николая Андреевича Римского-Корсакова с романсной литературой, как с особым жанром, относится еще к годам пребывания его в Морском корпусе. О более ранних случаях и формах бытования романсного и песенного репертуара в семье родителей Николая Андреевича нам известны лишь те малозначительные записи, которые имеются в главе I "Летописи моей музыкальной жизни".

Н.А. Римский-Корсаков в 1866 году в звании мичмана Российского Императорского флота

Начало проявления музыкальной деятельности у Николая Андреевича в стенах морского училища датируется 1860—1861 гг. (хоровое пение, игра на гармонифлюте, пропаганда среди товарищей по корпусу сочинений М.И. Глинки и т. д.). В те же годы произошло и знакомство Римского-Корсакова с семейством корпусного его товарища Н.И. Скрыдлова. "...Мать его была отличная певица; я часто бывал у них и аккомпанировал на фортепиано пению. В ту пору я познакомился со многими романсами Глинки, отчасти через Скрыдловых, отчасти самостоятельно. Кроме глинкинских я узнал некоторые романсы Даргомыжского, Варламова и других» ("Летопись..." 5-е изд., гл. II, стр. 30). В этом контексте Николая Андреевича вспоминает и о сочиненном им тогда романсе на слова: Выходи ко мне, синьора. Это было "что-то вроде баркаролы", романс "довольно мелодичный, даже в псевдоитальянском вкусе". Никакой современной сочинению записи этого романса до нас не дошло. Но в 1906 году, находясь в Венеции, Николай Андреевич вспомнил об этой своей баркароле и в письме к В.В. Ястребцеву послал запоздалую запись ее: "Дражайший В.В., когда я был молод и в юных летах, то-есть, вероятно, в 1860—1861 гг., я сочинил этот романс, а товарищ мой Скрыдлов (ныне адмирал) его пел. В романсе дело идет о Венеции. Находясь теперь в ней (через 45 — 46 лет), мне захотелось возобновить в памяти этот вздор и написать его вам".

Федор Шаляпин - На холмах Грузии. (Н.А. Римский-Корсаков -  А.С. Пушкин). Запись акустическая 1913 года.

Целое шестилетие отделяет этот «подражательный вздор» от начала настоящего сочинения романсов Николаем Андреевичем. В «Летописи» это начало отнесено (с небольшой ошибкой) к декабрю 1866 года. В действительности, сочинение первого романса Римского-Корсакова на слова Гейне, — в переводе М. Михайлова — "Щекою к щеке ты моей приложись" относится к ноябрю 1865 года. Николай Андреевич спрашивает самого себя в "Летописи", отчего ему пришла охота сочинить этот романс? "Вероятнее всего, — отвечает он, — из желания подражать Балакиреву, романсами которого я восхищался". Этот романс, как мы знаем, в части аккомпанемента был тогда же совершенно заново переделан М.А. Балакиревым. Дальнейшим толчком к сочинению романсов для Николая Андреевича послужило знакомство его у Л.И. Шестаковой-Глинки с Софьей Ивановной Зотовой, урожденной Беленицыной, сестрой Л.И. Кармалиной. Это та самая С.И. Зотова, к которой относится прелестный рассказ Л.И. Шестаковой о том, как А.С. Даргомыжский "съехидничал" над Глинкой, втянув его, в паре с его дамой — С.И. Зотовой, в покушение на непосильную для комплекции стареющего Глинки замысловатую фигуру кадрили. Под впечатлением пения С.И. Зотовой Римский-Корсаков "расположился" к сочинению романсов весной и летом 1866 года. Помимо слов самого Николая Андреевича в "Летописи", о его впечатлении от пения С.И. Зотовой свидетельствует факт посвящения ей трех ранних романсов ("Колыбельная", март 1866 года; "На холмах Грузии", май 1866 года; "Свитезянка", ценз. разр. 25 ноября 1868 года).

Римский-Корсаков - 4 романса (1867) op. 7 (1. Мой голос для тебя и ласковый и томный; 2. Еврейская песня (стихи Л.Мея); 3. Свитезянка (стихи А.Мицкевича, перевод Л.Мея); 4. Как небеса, твой взор блистает).

История сочинения первых романсов Римским-Косаковым известна нам недостаточно точно, как неточно и неполно представляем мы себе и их датировку. Дело в том, что авторские рукописи романсов, относящихся к первой половине творческой жизни Николая Андреевича, дошли до нас лишь частично (15 из 32-х). Время появления этих романсов в печати также может быть установлено точно и бесспорно лишь для отдельных случаев, — так как не всегда цензурное разрешение непосредственно предшествовало выходу романсов в свет. Тем не менее, некоторые точные даты для отдельных романсов, а также косвенные данные, к которым относятся авторские упоминания о романсах в „Летописи", данные автографного листочка с перечнем сочиненного за годы 1862, 1865, 1866, многочисленные даты цензурного разрешения романсов, обозначения опусов, проставленные на первых изданиях, отзывы в современной прессе и, наконец, исторический и эстетический анализы — позволяют составить если не полную, в целом, то всё же достаточно ясную последовательность появления романсов в период от 1865 по 1883 год.

Римский-Корсаков - 6 романсов (1868-1870) op. 8 (1. Где ты, там мысль моя летает; 2. Ночь пролетала над миром (стихи А.Плещеева); 3. Тайна; 4. Еврейская песня `Встань, сойди`; 5. В царство розы и вина приди!; 6. Я верю, я любим).

32 романса, сочиненные за этот промежуток времени, распадаются на две группы: группа первая — ор. 2, 3, 4, 7 и 8 (всего 22 романса, за период от 1865 по 1870 гг.) и группа вторая — ор. 25, 26 и 27 (всего 10 романсов за период от 1877 по 1883 гг.). О романсах ор. 25 №№ 1 — 2 каких-нибудь прямых сведений, идущих от Николая Андреевича или его друзей, например, эпистолярных данных, — в настоящее время у нас в руках не имеется, кроме указания, что № 1 этого опуса — "К моей песне" — сочинен в 1870 году (см. переписку Н.А. Римского-Корсакова с В.В. Стасовым, опубликованную в журнале "Русская мысль" за 1909 год, кн. 6 — 9).

О романсах ор. 26 №№ 1 — 4 Римский-Корсаков сообщает в письме к С.Н. Кругликову от 25 апреля 1882 года: "Я, ваш покорный слуга, написал с чего-то 4 романса, из которых один вам посвящаю, а, вероятно, в скором времени и напечатаю".

Наконец, о романсах ор. 27 №№ 1 — 4 мы не имеем и подобных ничтожных данных.

Своеобразие романсной деятельности Римского-Корсакова состоит в том, что, сочинив в годы 1865—1870, — то есть в первые пять лет, — 22 романса, Николай Андреевич вновь заинтересовывается этим жанром лишь значительно позднее, с наступлением собственной технической зрелости, то есть к концу 1870-х годов. Впрочем, появление новой, казалось бы, волны интереса к романсу отличается в эту пору всё же кратковременностью (1877—1883 гг.).

Иван Козловский - Я верю я любим (Римский Корсаков – Пушкин).

Для поверхностного исследователя романсов, связанных с первой половиной жизни Римского-Корсакова, общей особенностью его лирики может представиться слабость стилистической связи ее с другими видами и формами параллельной композиторской деятельности Николая Андреевича. Однако при более внимательном и глубоком эстетическом подходе к его романсам нельзя не обратить внимания на следующие факты. Большая часть из тех 32 романсов, которые возникают до 1883 года, была сочинена в пору расцвета "Могучей кучки", — а из этой части ряд романсов написан в эпоху сочинения "Псковитянки", напротив, меньшая часть — в период непосредственной близости к операм "Майская ночь" и "Снегурочка". При этом романсам 60-х годов соответствует декламационный (например, "На холмах Грузии"), картинно-изобразительный или пейзажный (картинка "Ночь") и восточно-экзотический (еврейские песни) характер. Если к этим определяющим моментам присоединить свежесть и непосредственность лирических настроений, впервые проникающих в творческое сознание Николая Андреевича, в эти годы (нежность в таких романсах, как "Я верю, я любим", или страстность — в романсе "К моей песне"), то этими чертами можно исчерпать главные категории романсного лиризма Римского-Корсакова в 60-е годы.

Конец 70-х и начало 80-х годов — время сочинения "Майской ночи" и "Снегурочки" — есть, вместе с тем, время перехода творчества Римского-Корсакова на новые рельсы, время увлечения его солнечным культом и народной крестьянской песней, то есть в основе — фольклором. Рассматриваемые под таким углом зрения романсы соответствующих годов, во всей небольшой их совокупности (9 романсов), являют картину своеобразного разнобоя — и качественного, и стилистического (от деланного и надуманного "Эхо" до порывистого и горячего "Ты и вы"). Не в авторском ли ощущении этого разнобоя нужно искать объяснения для вырвавшегося у Николая Андреевича, в цитированном письме к Кругликову выражения "с чего-то написал"?...

Римский-Корсаков – Звонче жаворонка пенье (исп. Анна Нетребко)

В следующие за "Снегурочкой" годы Римский-Корсаков, как известно, увлекается деятельностью в Капелле, в частности, ее инструментальным классом, и доводит на целом ряде оркестровых сочинений свое инструментальное мастерство до высшей точки; в 1889 году он приступает к сочинению оперы-балета "Млада". Вскоре, вслед за "Младой", Николай Андреевич вступает в полосу временного кризиса и лишь с лета 1894 года отдается снова оперной деятельности ("Ночь перед Рождеством" и "Садко"). К половине 90-х годов такой наблюдатель романсной деятельности композитора, как Ц.А. Кюи, приходит к выводу, что у Римского-Корсакова "к романсам нет особенного влечения. За это говорит скромная цифра в 32 романса, как и тот факт, что последний романс написан им уже давно, в 1883 г." (Ц. А. Кюи, "Русский романс", СПб., 1896 г., стр. 136).

Новый и на этот раз продолжительный подъем интереса к романсу появляется у Римского-Корсакова примерно через год после этих слов Ц.А. Кюи. Весною 1897 года Николай Андреевич мечтает о новой опере, обсуждая с В.И. Бельским и другими молодыми друзьями разные привлекательные сюжеты. Как часто бывало у Николая Андреевича в периоды новых поисков тем и сюжетов, его одолевают скептические настроения (он готов приписывать этот скепсис в отношении себя окружающим его лицам, — за исключением разве что самых близких друзей из молодежи, "склонной к фанатизму"), падение веры в свой талант и мысли о своем движении вниз, по наклонной плоскости. Кроме того, и общие условия музыкального развития рисуются ему к концу XIX века, как трудные. "Многие прежние идеалы разбиты вдребезги, в умах брожение, а самонадеянности и розовых мечтаний, присущих временам существования могучей кучки, и следа и нет. Много вещей у нас на глазах состарилось и выцвело, а многое, казавшееся устаревшим, по-видимому, впоследствии окажется свежим и крепким и даже вечным, ежели только что может быть таковым» (из письма к В.И. Бельскому от 3 марта 1897 года).

Римский-Корсаков -  Дробится и плещет, и брызжет волна (исп. Зара Долуханова).

В этом, как бы переходном, настроении Николая Андреевичу приходит в голову написать для опыта несколько романсов. Он убеждается при этом, что сочиняет их значительно иначе, чем прежде. Для нас вряд ли может существовать сомнение, что эта проба была не случайной, а лишь результатом проверки смутно осознанной гипотезы, хотя в "Летописи" проба эта и мотивируется композитором попросту тем, что он "давно не сочинял романсов".

Открытие, сделанное по началу же на четырех романсах с текстом А.К. Толстого, состояло в том, что мелодия романсов соответственно изгибам текста стала выходить у Римского-Корсакова "чисто вокальною, то есть становилась таковою в самом зарождении своем, сопровождаемая лишь намеками на гармонию и модуляцию. Сопровождение складывалось и вырабатывалось после сочинения мелодии, между тем как прежде, за малыми исключениями, мелодия создавалась как бы инструментально, то есть помимо текста, а лишь гармонируя с его общим содержанием, либо вызывалась гармонической основой, которая иногда шла впереди мелодии. Чувствуя, что новый прием сочинения и есть истинная вокальная музыка, и будучи доволен первыми попытками своими в этом направлении, я сочинял один романс за другим на слова А. Толстого, Майкова, Пушкина и других. К переезду на дачу у меня было десятка два романсов" ("Летопись", 5-е изд. стр. 290).

Те же новые приемы Николай Андреевич испробовал на сцене из пушкинского "Моцарта и Сальери" и с подобным же удовлетворительным в собственных глазах результатом. Перед самым переездом на лето в имение Смычково под Лугой, композитор писал В. И. Бельскому в Вену: "Летом вероятно буду писать мелочи — романсы, дуэты, хоры и т. д. Надо поучиться, то есть сделать побольше этюдов, а тогда приняться за большое, иначе легко начать повторяться".

В том же письме к Бельскому от 29 мая 1897 года, Римский-Корсаков, восхищаясь гениальностью Баха и Моцарта и желая Бельскому оценить и полюбить их, пишет: "Может быть, прочтя эти строки, вы скажете, что я стареюсь и что мне на старости лет не пристало писать романсы, а я скажу, что на старости оно виднее..."

Романсы Н. Римского-Корсакова - Восточный романс (исп. Сергей Лемешев).

В письмах к С.Н. Кругликову романсная серия 1897 года служит предметом также различных высказываний с обеих сторон. Из этих высказываний особенный интерес для нас имеет то, в котором вопрос о романсах и их стиле выносится Николаем Андреевичем за рамки личных особенностей его стиля — на широкое поле мыслей об эволюции всей музыкальной современности.

"Вы видите, — пишет Римский-Корсаков в письме от 17 февраля 1897 года, — в направлении моих нынешних романсов как бы подлаживание с моей стороны к вкусам певцов и большой публики. А я смотрю на это иначе, и вот как: я считаю, что в требованиях мелодичности, певучести и ширины певцы и большая публика правы. Не забудьте, что из берлиозовско-листовско-вагнеровского направления выросло современное декадентство Брюно, д'Энди, Синдинга, Рихарда Штрауса и других. Русская школа 60-х и 70-х годов тоже небезучастна в порождении декадентства, ибо оное само в ней проглядывает (чепуха, когда она бывает у Мусоргского и Даргомыжского). Мелкая мелодичность, отрывочность, гармоническое сочинение музыки и требование диссонансов — вещи сами по себе нежелательные, и публика, требующая мелодии и более простой гармонии, права. Она неправа там, где она требует пошлости, а, кажется, меня от оной Бог избавил и в этом отношении я под ее вкус не подлаживался, а если старался быть ближе к Глинке, это потому, что Глинка всегда благороден и изящен, помимо всех прочих своих гениальных качеств.

Опроститься — дурное и даже корительное слово, а сделаться проще, естественнее, шире — не мешает, и даже необходимо, не только мне, а и всем. Было время (я его помню) в шестидесятых годах, когда большая часть шопеновских мелодий считалась слабою и дешевою музыкой; милого В. В. Стасова и до сих пор коробит при слове мелодия, которое во время оно постарались заменить термином — тема. Но между тем чистая мелодия, шедшая от Моцарта через Шопена и Глинку, жива поныне и должна жить, без нее судьба музыки — декадентство. Было время, когда и бетховенские темы считались плохими, а превозносили Бетховена за дополнения, за ходообразные места, за разные ритмические и гармонические выходки. В Листе и Берлиозе контрапункт, как представитель совместных мелодий, пал совершенно; пал он и в русской школе… Надо отличать пошлость и рутину от справедливых требований, как музыкантов по ремеслу, так и публики. Когда певец доволен романсом не пошлым, — то это говорит только в пользу романса; когда капельмейстер доволен пьесой не вследствие балаганных эффектов или вычурных пианиссимо, то это говорит в пользу пьесы. Берл[иозовско]-лист[овско]-вагнеровское направление (+ Даргомыжский) дало нам много хороших подробностей и отдельных приемов по сочинению, но в конце концов породило и декадентство. Подумайте об этом. Я твердо верю в близкий (сравнительно) конец музыкального искусства, хотя на нас и на наших детей его еще хватит. Хочется его пока поддержать и не лезть очертя голову в яму. Дело же вовсе не в угождении большой публике".

Значение поздней полосы собственной романсной деятельности композитор разъясняет в одном из писем к Н.И. Забеле. Он отстаивает в нем, вопреки мнению многих завзятых "музыкантов", особую роль и ценность "Царской невесты" в ряду других своих произведений и возражает против желания ограничить сферу его специальности одной фантастической музыкой. Эти музыканты "не хотят понять, что "Царской невесте" предшествовал целый ряд этюдов в виде 40 — 50 романсов и "Моцарт и Сальери", которые совместно изменили в значительной мере стиль моего письма и этот стиль весь вылился пока в "Царской невесте"».

Романсы Н. Римского-Корсакова - Что в имени тебе моём (Сергей Шапошников)

Приведенные здесь наблюдения Римского-Корсакова над собственным романсным творчеством поздних годов, так же как и выдержки из писем его к С.Н. Кругликову и В.И. Бельскому более общего характера, вводят нас в метод и умонастроение зрелого художника, за плечами которого лежат целые десятилетия творческой работы и критических размышлений по поводу судеб музыкального искусства. Бросающиеся в глаза художественная зрелость и сознательность и составляют общую творческую предпосылку, которой не знало и не могло знать романсное творчество более ранней поры.

Те же качества зрелости и сознательности обнаруживает выбор текстов и обращение с ними, как с поэтической ценностью. Если в раннем первом "туре" романсной деятельности (1865—1883 гг.) 32 романса написаны Николаем Андреевичем на поэтические тексты 15 авторов, при наиболее благоприятствующем отношении к именам Пушкина (7), Гейне—Михайлова (6), Мея (4), Лермонтова, Байрона и Фета (по 2) и при полуслучайном внимании к текстам остальных девяти авторов, — то во втором "туре" (1897 и 1898 гг.) в 47 романсах композитора использованы тексты всего лишь семи авторов, при наиболее благоприятствующем отношении со стороны композитора к именам Пушкина (13), А.К. Толстого (13), Майкова (13), Лермонтова и Фета (по 3) и полуслучайном внимании к именам Мицкевича—Мея и Уланда (по 1). Другими словами, предпочтительным выбором в первом случае пользуются отдельные поэтические тексты, во втором — отдельные авторы текстов и циклы их произведений.

Что же касается бережности отношения (не к омузыкалению текстов, а к текстам, как таковым), то и она заметно прогрессирует от первой половины романсной деятельности Николая Андреевича ко второй, — как о том можно судить по подстрочным сноскам к текстам.

Романсы Н.А. Римского-Корсакова.

1. Щекою к щеке ты моей приложись… Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

2. Пленившись розой, соловей… Слова А. Кольцова

3. Колыбельная песня. Слова Л. Мея

4. Из слез моих много, малютка, родилось душистых цветов… Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

5. Ель и пальма. Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

6. Южная ночь. Слова Н. Щербины

7. Ночевала тучка золотая… Слова М. Лермонтова

8.На холмах Грузии… Слова А. Пушкина

9. Что в имени тебе моем? Слова А. Пушкина

10. Гонец. Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

11. В темной роще замолк соловей… Слова И. Никитина

12. Тихо вечер догорает… Слова А. Фета

13. Мой голос для тебя и ласковый и томный… Слова А. Пушкина

14. Еврейская песня. Слова Л. Мея

15. Свитезянка. Слова А. Мицкевича. Перевод Л. Мея

16. Как небеса, твой взор блистае… Слова М. Лермонтова

17. Где ты, там мысль моя летает… Слова неизвестного автора

18. Ночь. Слова А. Плещеева

19. Тайна. Слова Шамиссо

20. Встань, сойди! Давно денница… Слова Л. Мея

21. В царство розы и вина – приди!.. Слова А. Фета

22. Я верю: я любим… Слова А. Пушкина

23. К моей песне. Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

24. Когда гляжу тебе вглаза… Слова Г. Гейне. Перевод М. Михайлова

25. В порыве нежности сердечной… Слова Дж. Байрона. Перевод И. Козлова

26. Заклинание Слова А. Пушкина

27. Для берегов отчизны дальной… Слова А. Пушкина

28. Песня Зюлейки. Слова Дж. Байрона. Перевод И. Козлова

29. Горними тихо летела душа небесами… Слова А.К. толстого

30. Эхо. Слова Фр. Копе. Перевод С. Андреевского

31. Ты и вы. Слова А. Пушкина

32. Прости! Не помни дней паденья… Слова Н. Некрасова

33. О, если б ты могла… Слова А.К.Толстого

34. Запад гаснет в дали бледно - розовой… Слова А.К. Толстого

35. На нивы желтые нисходит тишина… Слова А.К. Толстого

36. Усни, печальный друг… Слова А.К. Толстого

37. Когда волнуется желтеющая нива... Слова М. Лермонтова

38. По небу полуночи… Слова М. Лермонтова

39. О чем в тиши ночей… Слова А. Майкова

40. Я в гроте ждал тебя Слова А. Майкова

41. Неспящих солнце, грустная звезда… Слова Дж. Байрона, перевод А.К. Толстого

42. Мне грустно… Слова М. Лермонтова

43. Люблю тебя, месяц… Слова А. Майкова

44. Посмотри в свой вертоград… Слова А. Майкова

45. Шепот, робкое дыханье… Слова А. Фета

46. Я пришел к тебе с приветом… Слова А.Фета

47. Редеет облаков летучая гряда… Слова А. Пушкина

48. Моя баловница. Слова А. Мицкевича, перевод Л. Мея

49. Звонче жаворонка пенье… Слова А.К. Толстого

50. Не ветер, вея с высоты… Слова А.К. Толстого

51. Свеж и душист твой роскошный венок… Слова А.Фета

52. То было раннею весной… Слова А.К. Толстого

53. Эхо. Слова А.Пушкина

54. Искусство. Слова А. Майкова

55. Октава. Слова А. Майкова

56. Сомнение. Слова А. Майкова

57. Поэт. Слова А. Пушкина

58. Дробится, и плещет, и брызжет волна… Слова А.К. Толстого

59. Не пенится море, не плещет волна… Слова А.К. Толстого

60. Колышется море; волна за волной… Слова А.К. Толстого

61. Не верь мне, друг… Слова А.К. Толстого

62. Вздымаются волны… Слова А.К. Толстого

63. Анчар – древо смерти. Слова А. Пушкина

64. Пророк. Слова А.Пушкина

65. Дева и солнце. Слова А. Майкова

66. Певец. Слова А. Майкова

67. Тихо море голубое! Слова А. Майкова

68. Еще я полн, о друг мой милый… Слова А.Майкова

69. Медлительно влекутся дни мои… Слова А. Пушкина

70. Не пой, красавица, при мне… Слова А.Пушкина

71. Цветок засохший… Слова А. Пушкина

72. Красавица. Слова А. Пушкина

73. Ненастный день потух… Слова А. Пушкина

74. Пробужденье. Слова А.Пушкина

75. Гречанке. Слова А.Пушкина

76. Сновидение. Слова А.Пушкина

77. Я умер от счастья… Слова Л. Уланда

78. Нимфа. Слова А. Майкова

79. Сон в летнюю ночью Слова А. Майкова