Бейлинсон Семен (1881 - 1953 гг.).
Не исключено, однако, что главная музыкальная тема
прозвучавшего вальса была известна задолго до Бейлинсона, роль которого, в
таком случае, свелась лишь к творческой переработке бытовавшей в народе
мелодии. И, думается, далеко не случайно вальс Бейлинсона был охотно подхвачен
музыкантами именно 108 пехотного полка, постоянным местом дислокации которого
был губернский город Вильно — центр Виленской губернии, чуть более половины
городского населения которой, согласно статистическим данным 1912 года,
составляли граждане иудейского вероисповедования…
«Две собачки» («Кирпичики»), 1926.
Впрочем, в предъюбилейной суматохе (как-никак, трёхсотлетие
династии Романовых) 1912 год пролетел незаметно. А потом и вообще наступил
1914-й год, а потом ещё 1917-й, 1918-й… и всем стало не до собачек Бейлинсона.
О них вспомнили лишь в 1923 году, когда всё уже отгремело и более или менее
улеглось. Именно в том году, весной, молодой поэт Павел Герман написал, как мы
помним, бессмертные строчки своего «Авиамарша»:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор…
Это было весной — а уже, очевидно, в конце того же самого
года из-под пера Павла Германа появились совсем иные строки (хотя и
начинавшиеся, как ни странно, тоже со слов о рождении):
На окраине где-то города
Я в убогой семье родилась…
Впрочем, вот как о рождении новой песни написал Вячеслав
Хотулёв в биографической повести «Клавдия Шульженко: жизнь, любовь, песня».
Герман Павел Давыдович (1894 - 1952 гг.).
Январь 1924 года. Харьковский театр драмы. В антракте
спектакля симпатичный «молодой человек в тёмной рубахе с кожаным узким поясом»,
специально приехавший на день из Киева, отыскал некую юную актрису и обратился
к ней с неожиданным предложением:
…Выслушайте меня, дорогая Клавочка. Я принёс вам песню, мы
её с другом моим написали, специально для вас.
Клава недоверчиво на него взглянула:
— А не врёте?
— Вот! — Герман из военной планшетки вытащил листы. —
Посмотрите…
Посмотрев ноты, Клава рассмеялась:
— Позвольте, Павел. Но ведь это вальс начала века, «Три
собачки» называется. Разве его сочинил ваш друг?
— Правильно, — спокойно ответил Павел. — Только не три, а
«Две собачки». Это обработка. Аранжировка. Важно то, что здесь есть то, что
нужно на сегодняшний день… У вас, Клава, появится свой репертуар. Вы первая в
нашей советской стране будете петь не всякую там чепуховину, простите, а наши
советские песни про наш советский быт!
«Клава» — это Клавдия Ивановна Шульженко в 18 лет. Тогда её
никто ещё толком не знал и на всякие там пластинки ещё не записывал, так что
потеря репутации «Клаве» не грозила — по сути, ей и терять-то было нечего. В
общем, она решила попробовать…
Успех оказался оглушительным. Молча читаем дальше о первой
реакции публики.
…После «Шахты № 3» [а ведь именно так Павел Герман назвал
вторую из двух своих песен, предложенных тогда «Клаве» — В. А.] вежливо и с
интересом поаплодировали. Потом началась история, как парень с девушкой любили
друг друга и работали на кирпичном заводе. А завод принадлежал злому
бессердечному фабриканту, но пришла революция и рабочие сами стали хозяевами
завода. Паренёк стал, естественно, директором завода, а девушка, успевшая выйти
за него замуж, успешно трудится на этом же заводе, но уже под началом своего
мужа.
Шульженко Клавдия Ивановна (1906 - 1984 гг.).
Актёры и приглашённые, казалось, сошли с ума. Клаве пришлось
дважды исполнять эту песню на «бис». Такого у неё ещё не было. Потом все
обступили её и наперебой стали спрашивать, кто автор, чьи слова, и просили,
чтобы обязательно Клава переписала слова.
Забавно, что того паренька, который, «естественно», стал в
тексте Павла Германа директором кирпичного завода, звали точно так же, как
упомянутого выше автора мелодии песни — Семён, или попросту Сеня, Сенька. В
общем, «я таперча не твоя, я таперча Сенина».
Вот так — просто и естественно — местечковые «Две собачки»
Семёна Бейлинсона вошли в новый пролетарский быт, обосновавшись на кирпичном
заводе Павла Германа.
С этого скромного вечера началось победоносное шествие
«Кирпичиков» по молодой Стране Советов. Если просмотреть прессу о К.И.
Шульженко за последние, скажем, пятьдесят лет, то можно обратить внимание на
то, что журналисты не блещут оригинальностью. Большинство статей непременно
начинается с «Синего платочка». Однако его популярность ни в какое сравнение не
шла с популярностью «Кирпичиков». В истории массовой культуры XX века ничего
подобного не было.
Уже через несколько дней «Кирпичики» распевали в ресторанах
и пивных Харькова. После каждого выступления к Клаве подходили молодые рабочие
и девушки в красных косынках и просили, нет, требовали, чтобы Клавдия
переписала им слова.
И дались же им эти слова… Ну, ладно. Раз народ столь
настойчиво требует — вот они, эти слова, которые некогда свели с ума всю
страну. Слова Павла Германа о кирпичном заводе:
На окраине где-то города
Я в убогой семье родилась.
Горе мыкая, лет пятнадцати
На кирпичный завод нанялась.
Было трудно мне время первое,
Но потом, проработавши год,
За весёлый гул, за кирпичики
Полюбила я этот завод.
На заводе том Сеньку встретила:
Лишь, бывало, заслышу гудок,
Руки вымою и бегу к нему
В мастерскую, набросив платок.
Кажду ноченьку мы встречалися,
Где кирпич образует проход…
Вот за Сеньку-то, за кирпичики
И любила я этот завод.
Но, как водится, безработица
По заводу ударила вдруг:
Сенька вылетел, а за ним и я,
И ещё двести семьдесят штук.
Тут война пошла буржуазная,
Тут война пошла буржуазная,
Огрубел, обозлился народ
И по винтику, по кирпичику
Растаскал опустевший завод…
После Смольного счастья вольного
Развернулась рабочая грудь.
Порешили мы вместе с Сенькою
На знакомый завод заглянуть.
Там нашла я вновь счастье старое,
На ремонт поистративши год,
И по винтику, по кирпичику
Возродили мы с Сенькой завод.
Запыхтел завод, загудел гудок,
Как бывало, по-прежнему он,
Стал директором, управляющим
На заводе «товарищ Семён».
Так любовь мою и семью мою
Укрепила от всяких невзгод
Я фундаментом из кирпичика,
Что прессует советский завод.
Конечно, было бы очень интересно послушать «Кирпичики» в
исполнении 18-летней «Клавы» Шульженко, но никаких её грамзаписей тогда,
разумеется, не делалось. В последующие же
годы песенку о том, как огрубевший народ, под горячую руку, по винтику
да по кирпичику (эта фраза потом стала крылатой), растаскал кирпичное
производство, — песню эту, ставшую, в сущности, её первым и, быть может,
непревзойдённым впоследствии мегашлягером, Клавдия Ивановна Шульженко исполнять
уже отнюдь не торопилась и даже словно бы стеснялась и её, и всего связанного с
нею эпизода своей творческой карьеры.
Клавдия Шульженко в 1928 году.
Вячеслав Хотулёв утверждает, что популярность знаменитой
песни «Синий платочек», ставшей спустя полтора десятка лет настоящей «визитной
карточкой» Клавдии Шульженко, нельзя даже и близко сравнивать с популярностью
«Кирпичиков» в 20-е годы. Сейчас в это трудно поверить, но одно несомненно: в
короткий срок «Песня о кирпичном заводе» (именно такое название дал ей Павел
Герман) стала поистине массовой песней — во всяком случае, в городах всего
Советского Союза её знал стар и млад. Песня прочно укоренилась в народе, и тому
есть множество свидетельств в виде сохранившихся газетных и журнальных
публикаций того времени. Вот, например, в статье Р. Блюменау под названием
«Советская песня», опубликованной в журнале «Цирк и эстрада» (май 1928 года),
так прямо и говорится (орфография источника сохранена):
Первая привившаяся в быту советская песня появилась только в
1924 году — это были «Кирпичики». «Кирпичики» сделались «русской народной
песней» (как гласит надпись на некоторых нотах и грамофонных пластинках).
Недавно радио Эйфелевой башни передавало «Кирпичики» на Антильские острова.
Слава «Кирпичиков» была стихийна, ноты выпускали в десятках тысяч экземпляров,
кино-фильма, радио и грамофонные пластинки сделали «Кирпичики» именем
нарицательным.
Афиша фильма "Кирпичики" (1925 г.).
Упомянутая здесь «кино-фильма» вышла на экраны в конце 1925
года под тем же самым названием, что и песня, — «Кирпичики». И тот факт, что
кинофильм был создан по мотивам песни (а это ведь исключительно редкий случай в
истории кино) лишь отразил совершенно феноменальную популярность «Кирпичиков».
На окраине где-то города,
Где всегда непролазная грязь,
Про кирпичики фильма новая
В «Межрабпроме-Руси» родилась.
Главные роли в кинофильме «Кирпичики» сыграли Варвара Попова
и Пётр Бакшеев
В ней, как в песенке, вы увидите,
Как влюбился в Марусю Семён,
И Поповою и Бакшеевым
В ней наш подлинный быт отражён!
Надо сказать, что Пётр Бакшеев, исполнитель роли
песенно-киношного Семёна, был самой настоящей отечественной кинозвездой, причём
ещё с дореволюционных времён. В фильме он действительно стал тем песенным
директором кирпичного завода, в котором — я говорю сейчас не о заводе, а о
директоре — героиня песни «Кирпичики» (создатели фильма назвали её Марусей, и в
этой роли выступила 25-летняя актриса Варвара Попова) вновь нашла своё «счастье
старое». Ну, как «старое»… Старое не старое, а кино-Семёну, то есть Петру Бакшееву,
было тогда уже под сорок. (И, между прочим, в реальной жизни его супругой
стала, разумеется, никакая не Маруся с кирпичного завода, а Ирина, старшая дочь
Фёдора Ивановича Шаляпина. После съёмок в фильме «Кирпичики» Пётр Бакшеев
прожил ещё очень недолго: в 1929 году он покончил жизнь самоубийством; на
Новодевичьем кладбище есть его могила. Но это так, в скобках.)
Бакшеев Петр Алексеевич (1886 - 1929 гг.).
Возвращаясь к песне: было бы ошибкой полагать, что
триуфальному шествию «Кирпичиков» все у нас рукоплескали. Отнюдь. По мере роста
популярности песни нарастала и жёсткая её критика со стороны поборников истинно
пролетарской культуры, которые моментально распознали в ней всего лишь
«перелицованное старьё» — образно говоря, местечковых «Двух собачек» Семёна
Бейлинсона.
В качестве примера можно привести цитату из статьи с
красноречивым заголовком «Долой цыганщину из репертуара кружков!» (журнал «За
пролетарскую музыку», № 2 за 1930 год):
Но фокстроты и такие песни, как «Цыганочка», «Кирпичики»,
«Всё выше», доставшиеся нам в наследство от мелкобуржуазной мещанской среды и
её быта, или привитые нам буржуазным Западом, глубоко проникли в рабочие и
крестьянские массы.
Да что там «Две собачки»! Все мы помним, конечно,
стихотворение Владимира Маяковского «О дряни» (примерно на ту же тему):
Утихомирились бури революционных лон.
Подёрнулась тиной советская мешанина.
И вылезло
из-за спины РСФСР
мурло
мещанина.
В общем, «страшнее Врангеля обывательский быт»… Поборники
истинно пролетарской песни находили, например, что сквозь строчки известной
советской песни начала 20-х годов «Мы кузнецы» («Мы кузнецы, и дух наш молод,
// Куём мы счастия ключи…») явственно проступает нечто совсем иное: «Мы
шансонетки, стреляем метко…», а уж что там проступало, например, сквозь
чеканные строки авиамарша «Всё выше» — о том и говорить-то даже как-то
неудобно…
Кстати, о буржуазном Западе и о фокстротах. В 1929 году
известный танцевальный оркестр под управлением молодого «короля танцевальных
скрипачей» Ефима Шахмейстера (понятное дело, тоже выходца из России) записал в
Берлине несколько «фокс-тротов на известный мотив», среди которых мы находим не
только «Всё выше», но также и «Кирпичики»:
И по камушкам, по кирпичикам растащили кирпичный завод... Фабричная
песня
Композитор: Семён Беллисон (Бейлизон)
Аранжировка: Валентин Кручинин
Слова: Павел Герман
И по какому-то странному совпадению — а может, не такому уж и
странному — слова к песне написал Павел Герман, ровесник и отчасти земляк Ефима
Шахмейстера. (Помните?.. «Выслушайте меня, дорогая Клавочка. Я принёс вам
песню, специально для вас…».)
Но, как водится, безработица
По заводу ударила вдруг:
Сенька вылетел, а за ним и я,
И ещё двести семьдесят штук.
Не знаю, какие чувства вызывает текст «Кирпичиков» у других,
а лично у меня эти строки вызывают стойкое ощущение некоей изначальной пародии:
так сказать, номер из популярной юмористической телепередачи «Большая разница»
в исполнении поэта Павла Германа.
«И ещё двести семьдесят штук…». Ну не мог без иронии
сочинить подобные строки тот же самый человек, который незадолго перед этим
написал «Авиамарш», а два-три года спустя — такое, например, стихотворение:
Жёлтый тон от парусины.
Блики солнечно-косы.
Чьи-то бёдра, чьи-то спины,
И затылки и носы.
Разговоры, оранжады,
Силуэты женских ног,
Полуфразы, полувзгляды,
Солнце, зелень и песок…
Чайных чашек перезвоны,
Обнажённость простоты,
Жесты — вяло-монотонны,
Жесты — вяло-монотонны,
Примитивны и просты.
Дым ленивой папиросы.
Шорох скомканных газет,
Чьи-то тихие вопросы,
Чей-то вкрадчивый ответ…
Вальс струится еле-еле,
Плачет Шуманом рояль…
Вдалеке, в тонах пастели,
Розовеющая даль…
Стихотворение Павла Германа «На веранде» было написано им в
1926 году во Франции, и тогда же оно было опубликовано — в сборнике его стихов,
изданном в Париже…
Надо сказать, что чуткое народное ухо очень скоро уловило в
тексте «Кирпичиков» его определённую пародийность. Шли годы, шли десятилетия, и
первоначальный ажиотаж вокруг «Кирпичиков» постепенно спадал — но это только
лишь на первый взгляд. Уступая концертные площадки, театральные подмостки и
широкие киноэкраны другим, новым песням, «Кирпичики» становились песней
поистине народной, уходили куда-то в самую глубину, в городские дворы и в
коммунальные квартиры, стихийно обрастая по пути совершенно невероятным
количеством новых текстов — теперь уже точно пародийных… Вот лишь некоторые из
них:
Был торговый трест показательный,
А в том тресте торговый отдел,
А в отделе стул основательный,
На котором директор сидел.
В одном городе жила парочка,
Он был шофер, она — счетовод,
И была у них дочка Аллочка,
И пошёл ей тринадцатый год.
Ни «Кирпичики», ни «Червончики»
Я в народе теперь не пою,
А спою я вам, как девчоночки
Иногда нас подводют под суд.
На окраине града Ленина
Я в преступной среде развился,
Ещё мальчиком лет шестнадцати
В исправительный дом забрался.
На Украине, где-то в городе,
Я на той стороне родилась
И девчонкою лет семнадцати
Мужикам за гроши продалась.
Тут познал Семён счастье важное —
Полюбил всей душою цыган,
И по рублику, по червончику
Разрушал он советский карман.
Как-то вечером я домой ишла,
Повстречался брюнет молодой.
Был красивый он и высок собой.
Сердце девичье сразу разбил.
Люди добрые, посочувствуйте —
Человек обращается к вам:
Дайте молодцу на согрев души —
Я имею в виду на сто грамм!
Вы послушайте, добры граждане,
Я какую вам песню спою,
Как на кладбище Митрофаньевском
Отец дочку зарезал свою.
Крепко спали в ту ночь пограничники,
Обманул их еврей-генерал,
И по камушку, по кирпичику
Разобрали Суэцкий канал.
Ой вы, девочки, ой, девчоночки,
Не влюбляйтесь в военных ребят,
Бо военные — все женатые,
В заблужденье заводят девчат.
На заводе том была парочка:
Он был, Сенька, рабочий простой,
А она была пролетарочка,
Всем известна своей красотой.
На базаре их была парочка:
Он был жулик, карманник блатной,
А она, его «пролетарочка»,
Фраеров фаловала в пивной.
На окраине где-то города
Там, где наша семейка жила,
Папа часто брил себе бороду,
А мамаша меня родила.
И провёл Лужков реконструкцию,
И поставил мотор от «Рено».
Изменили мы всю конструкцию —
Всё равно получилось… «Москвич»!
Эту песенку про кирпичики
В Ленинграде поёт каждый дом.
В переулочке с милой дамочкой
Шёл прилично одетый пижон.
Где-то в городе, на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоём с модной дамочкой
Шёл шикарно одет паренёк.
Всё «кирпичики» да «кирпичики»!
Почему б не пропеть про Шанхай?
Шанхай-города, главный улица,
Твоя — слушай, моя — не мешай!
«И провёл Лужков реконструкцию, // И поставил мотор от
„Рено”…» — создаётся такое впечатление, что в далёком 1923 году Павел Герман
словно бы предвидел дальнейшую судьбу своих «Кирпичиков»: его простодушный,
незатейливый, нарочито неряшливый текст вовсе и не претендовал на серьёзность
чувств, а лишь имитировал её. Текст песни оказался удивительно адекватным столь
же незатейливой народной мелодии, хорошо и давно известной и на городских
окраинах, и в небольших еврейских местечках. Мелодия эта существовала и до
«Кирпичиков», да и после них она не менялась. А тексты — что ж, менялось время,
менялись и тексты…
После очевидного коварства буржуазного Запада, после
берлинских фокстротов Шахмейстера и парижских стихов Павла Германа вполне
естественно поинтересоваться приключениями «Кирпичиков» за пределами Страны
Советов. В это трудно поверить, но «Кирпичики», эта наша «первая привившаяся в
быту советская песня», — наши «Кирпичики» были также необычайно популярны и
среди эмигрантов из России. Но если у нас эта песня смело шла вглубь городских
дворов, то вот за рубежом она, скорее, присаживалась за ресторанные столики.
Кто только и где только не пел «Кирпичики»! И Леонид Моложатов в Харбине, и
Юрий Морфесси в Берлине, и Люба Весёлая в Нью-Йорке, и Витя Прохоров где-то в
Бельгии, и… и… и… Какие-то грамзаписи «эмигрантов» легко ныне доступны в
Интернете (например, все перечисленные выше), а о каких-то их выступлениях
сохранились лишь неясные воспоминания.
Эмигрантские тексты «Кирпичиков» изменялись с течением
времени лишь очень и очень незначительно — в сущности, они оставались всё теми
же «Кирпичиками» 1923 года, но, само собой разумеется, безо всяких там «счастий
Смольного», возрождённых из руин заводов и тому подобных неуместных
пролетарских излишеств. А обычная за рубежом манера исполнения, по сравнению с
отечественным балагурством и где-то даже хулиганством, отличалась повышенной
серьёзностью и зачастую поистине «цыганским» надрывом.
«Кирпичики» - Юрий Спиридонович Морфесси (Берлин, 1930 год).
Ну да, это, в общем, те же самые «Кирпичики» Павла Германа,
только сильно укороченные — оригинальное песенное повествование обрывается
здесь прямо перед безработицей и «войной буржуазной». И в результате из «первой
привившейся в быту советской песни» легко получился типичный городской романс
всех времён и народов…
«Первая привившаяся в быту советская песня»… Эту чеканную
формулировку мы помним по статье Р. Блюменау 1928 года, опубликованной в журнале
«Цирк и эстрада», — цитата из неё приведена выше. Кстати говоря, в той же самой
цитате есть ещё и одна загадочная фраза, которая лично меня приводит в
недоумение: «Недавно радио Эйфелевой башни передавало „Кирпичики” на Антильские
острова». На Антильские острова?.. Неужели радио Эйфелевой башни надеялось и
там отыскать поклонников «первой советской песни»?..
Насчёт Антильских островов ничего сказать не могу, но вот,
например, в Финляндии песня на мелодию «Кирпичиков» — там она называется
«Asfalttikukka» — остаётся широко известной и популярной и по сей день: в
Интернете без труда можно найти не менее десятка различных её исполнений. Вот
самое первое из них — запись сделана в конце мая 1929 года:
Вальс «Asfalttikukka» исполняет певец Туре Ара.
О чём поётся в этой финской песне, сказать точно я не могу
по причине незнания финского языка. Во всяком случае, если там и есть какая-то
связь с кирпичным заводом Павла Германа, то очень и очень отдалённая. Впрочем,
вот текст этой песни, написанный Вяйнё Сийканиеми:
Laulu kaupungin, yllä asfaltin
kesäiltahan huumaten soi
neito armahin, sulo
harmahin
sinut sattuma tielleni
toi
tuoksu tuulien,
hymyhuulien
katu kulkijan vallata
voi. Nojaat siltahan, katso iltahan
eikö kuulu jo kultasin
sun
tokko kaipuneet, varpu
vaipuneet
ilta hetkeksi huomahan
mun
jossa kaipuneet varpu
vaipuneet
saan ma sulkea syliihin
sun.
Грустный лирический вальс… Автором мелодии указан некто J.
Loke. За этим псевдонимом скрывается талантливый композитор Эрнест Пенгу
(Ernest Pingoud), родившийся в Петербурге и получивший блестящее музыкальное
образование. Он был учеником Рубинштейна, Глазунова и Римского-Корсакова, брал
уроки у Александра Зилоти, а затем учился в Германии у Макса Регера и Гуго
Римана. Написал несколько симфоний и фортепьянных концертов.
Что-то много авторов получается у одной и той же мелодии, не
правда ли?.. Семён Бейлинсон написал вальс «Две собачки», Эрнест Пенгу — вальс
«Asfalttikukka», Борис Прозоровский или Валентин Кручинин — пролетарскую песню
«Кирпичики», Ефим Шахмейстер написал фокстрот «на известный мотив»… но ведь
мелодия-то, по сути, одна и та же?..
При желании в этот список можно включить, например, ещё и
Шолома Секунду.
Шолом Секунда (1894 - 1974 гг.) и сестры Эндрюс.
Шолом Секунда, как читатели «Солнечного ветра», должно быть,
хорошо помнят, ещё в 1907 году, тринадцатилетним мальчиком, эмигрировал вместе
с родителями в Соединённые Штаты — после еврейского погрома в городе Николаеве,
что на Украине. В отличие от Ирвинга Берлина или, скажем, того же Семёна
Бейлинсона, Шолом Секунда в своей музыкальной деятельности ориентировался
главным образом на среду еврейских эмигрантов. В начале 30-х годов он написал
мелодию знаменитой песни «Бай мир бисту шейн», которая вскоре стала всемирным
шлягером.
В 1939 году в США был снят художественный фильм «Kol Nidre»
— мелодраматическое повествование о судьбе еврейской девушки, отказавшей идти
замуж за одного, сбежавшей из родительского дома с другим, но в итоге
вернувшейся к родителям как раз в канун самого важного еврейского праздника,
Дня очищения и всепрощения — Йом-Киппур.
Kol Nidre, или Кол нидрей, — это название печальной
молитвы-песни, исполняемой в синагогах в праздник Йом-Киппур. Смысл этой
молитвы заключается в том, чтобы не копить в себе груз невыполненных обещаний,
не тащить их из прошлого в будущее.
Афиша фильма "Kol Nidre" (1939 г.).
Рассчитанный на прокат в еврейской диаспоре, фильм «Kol
Nidre» был сделан на идише — языке, который до войны был широко распространён
среди евреев Восточной Европы и которым многие эмигранты владели гораздо лучше,
чем английским.
Фильм музыкальный, в нём много музыки, много грустных
еврейских песен. Неудивительно поэтому, что в творческий коллектив, в качестве
композитора, был приглашён такой человек, как Шолом Секунда.
И вот именно в этом-то фильме и звучит хорошо знакомая нам
мелодия. Текст песни написан на идише. И к кирпичному заводу текст этот не
имеет уже ровно никакого отношения: в нём рассказывается о нелёгкой судьбе и
трагической кончине юной девушки, дочери еврея-портного, жившей вместе с отцом
где-то на Украине, причём даже само действие, судя по всему, происходит вовсе
не в Стране Советов…
Итак, две собачки, растащенный по винтику да по кирпичику
завод, цветок на городском асфальте и бесправная жизнь украинских евреев до
революции… Слова-то всё разные, а вот мелодия, по сути, одна.
И Семён Бейлинсон — он же Simeon Bellison, солист группы
кларнетов Нью-Йоркского филармонического оркестра — отнюдь не торопился в
американский суд с иском к Шолому Секунде по поводу нарушения своих авторских
прав, равно как и советские композиторы Валентин Кручинин или, там, Борис
Прозоровский — они вовсе не были в обиде на своего бывшего соотечественника
Эрнеста Пенгу.
Потому что каждый из них прекрасно понимал: оставаясь
бесспорным автором своего собственного произведения (будь то вальс «Две
собачки», песня «Кирпичики» или фокстрот «на известный мотив» и так далее), он
всё равно был просто-напросто автором очередной обработки одной и той же
мелодии — мелодии вовсе не им придуманной и известной многим ещё задолго до
«Двух собачек» и до «Кирпичиков»…
«Первая привившаяся в быту советская песня» на слова Павла
Германа звучит в исполнении Аллы Николаевны Баяновой:
Алла Баянова - Кирпичики (Эта редкая запись песни Кирпичики
в исполнении Аллы Николаевны Баяновой была сделана в Бухаресте 2 ноября 1977 специально для
своего друга Евгения Григорьевича Воронцова).
В оформлении статьи использован фрагмент фотографии
Александра Родченко «Пожарная лестница» (1925 год) и один из плакатов Василия
Хвостенко (тоже 1925 год).
Валентин Антонов, январь 2015 года (https://www.vilavi.ru).
Комментариев нет:
Отправить комментарий