Студенческая песня «Meum est propositum» (1163 год).

Немецкие студенческие песни.

Студенческая песня «Meum est propositum» состоит из строф 12, 13, 15, 17, 19 и 18 стихотворения «Estuans intrinsecus ira vehementi» («Исповедь»), которое было написано около 1163 года поэтом, творившим под псевдонимом Архипиита Кёльнский (Archipoeta).

Имя, под которым Архипиита вошёл в историю литературы, представляет собой псевдоним, возможно, иронический либо отражающий реальное признание его поэтических заслуг. Настоящее имя поэта неизвестно ни из документов, ни из принадлежащих автору сочинений. Достоверно известные обстоятельства его жизни малочисленны и реконструируются исключительно по тем сведениям, которые сообщает о себе он сам. Есть несколько указаний на то, что он родился к северу от Альп. Традиционно местом рождения поэта считается Германия, хотя невозможно с уверенностью сказать, был ли Архипиита по происхождению немцем, французом или бургундцем. Поэт называет себя «ortus a militibus» рыцарского происхождения и, происходя из столь высокого класса, несомненно, был для своего времени хорошо образован. В своих произведениях Архипиита упоминает университет Салерно, где он, учился медицине, но прекратил обучение из-за плохого состояния здоровья. Поэт был хорошо знаком с Библией, литургией и римской поэзией. В своем 4-м стихотворении Архипиита заявляет, что он подобно Вергилию предпочел погоню за поэзией карьере в армии, несмотря на то, что к этому располагало его рождение. В своих стихах Архипиита называет себя Ювенис, то есть неженатый молодой человек, так что можно предположить дату рождения между 1135 и 1140 годами.

«Meum Est Propositum» - Hatz von Hatzenstein.

Более точно жизнь Архипииты можно проследить только между 1161 и 1165 годами, когда он служил «диктаменом» или «мастером искусства письма» при дворе Райнальда фон Дасселя — архиепископа Кёльнского и канцлера Фридриха Барбароссы. Ссылки в стихах поэта на Салерно, Вену и Кельн предполагают, что он в течение своей жизни действительно много путешествовал по Северной Италии, Провансу, Бургундии, Австрии и Германии. Известно, что какое-то время - возможно, последние годы жизни - Архипиита прожил в монастыре Св. Мартина в Кельне. В последнее время были предприняты - пока безрезультатные - попытки идентифицировать Архипииту как одного из двух Родульфусов из окружения императора Фридриха Барбароссы, его настоящая личность так и не была установлена и, скорее всего, потеряна навсегда.

Творчество Архипииты Кёльнского чрезвычайно разнообразно. Наряду с Хью Примасом Орлеанским (с которым его иногда путали) Архипиита упоминается как лучший образец поэзии вагантов и один из ведущих поэтов латинского средневековья. Архипиите принадлежат десять стихотворений различного содержания, представляющие собой стихотворные прошения, адресованные патрону поэта архиепископу Райнальду. На русский язык стихи Архипииты переводили О. Румер, Л. Гинзбург и М. Гаспаров.

«In taberna mori» - Lesiem.

Самым известным произведением Архипииты Кёльнского является десятое стихотворение поэта «Estuans intrinsecus ira vehementi» («Исповедь»). Стихотворение, вероятно, было написано в 1163 году по просьбе архиепископа Райнальда в честь победы императора Фридриха Барбароссы над Ломбардской лигой. «Исповедь» принадлежит к заложенной Августином исповедальной традиции и в то же время пронизана характерными для вагантской поэзии сатирическими и гедонистическими мотивами. В своем произведении Архипиита открыто и с гордостью восхваляет наслаждения женщинами, вином и азартными играми. Но все в его работе взвешенно и размеренно. Найден правильный тон для серьезности и шутки, которые, как правило, незаметно сливаются друг с другом, с тонким остроумием и теплым юмором примиряя читателя с человеческими слабостями.

Архипиита Кельнский. «Исповедь» (пер. О.Б. Румера).

(«Estuans intrinsecus ira vehementi…» Langosch, p. 258)

1. Осудивши с горечью жизни путь бесчестный,

Приговор ей вынес я строгий и нелестный:

Создан из материи слабой, легковесной,

Я как — лист, что по полю гонит ветр окрестный (1).

 

2. Мудрецами строится дом на камне (2) прочном,

Я же, легкомыслием заражен порочным,

С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным (3),

Облаков изменчивых отраженьем точным.

 

3. Как ладья, что кормчего потеряла в море,

Словно птица в воздухе на небес просторе,

Все ношусь без удержу я себе на горе (4),

С непутевой братией никогда не в ссоре.

 

4. Что тревожит смертного, то мне не по нраву:

Пуще меда легкую я люблю забаву.

Знаю лишь Венерину над собой державу —

В каждом сердце доблестном место ей по праву.

 

5. Я иду широкою юности дорогой (5)

И о добродетели забываю строгой,

О своем спасении думаю не много

И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

 

6. Мне, владыка, грешному, ты даруй прощенье:

Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье;

Ранит сердце чудное девушек цветенье —

Я целую каждую — хоть в воображенье!

 

7. Воевать с природою, право, труд напрасный:

Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?

Над душою юноши правила не властны:

Он воспламеняется формою прекрасной.

 

8. Кто не вспыхнет пламенем средь горящей серы?

Сыщутся ли в Павии чистоты примеры (6)?

Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры

Соблазняют юношей красотой без меры.

 

9. Ипполита в Павии только поселите (7) —

Мигом все изменится в этом Ипполите:

Башни Добродетели (8) там вы не ищите —

В ложницу Венерину все приводят нити.

 

10. Во-вторых, горячкою мучим я игорной;

Часто ей обязан я наготой позорной.

Но тогда незябнущий дух мой необорный

Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

 

11. В-третьих, в кабаке сидеть и доселе было

И дотоле будет мне бесконечно мило,

Как увижу на небе ангельские силы

И услышу пенье их над своей могилой.

 

12. В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!

Быть к вину поблизости мне всего дороже (9).

Будет петь и ангелам веселее тоже:

«Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

 

13. Да, хмельными чарами сердце пламенится:

Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей;

Мне вино кабацкое много слаще мнится

Вин архиепископских, смешанных с водицей.

 

14. Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,

О которой шепчутся вкруг тебя усердно;

О себе любой из них промолчит, наверно,

Хоть мирские радости любы им безмерно.

 

15. Пусть в твоем присутствии, не тая навета,

И словам господнего следуя завета,

Тот, кто уберег себя от соблазна света,

Бросит камень в бедного школяра-поэта (10)!

 

16. Пред тобой покаявшись искренне и гласно,

Изрыгнул отраву я, что была опасна;

Жизни добродетельной ныне жажду страстно:

Одному Юпитеру наше сердце ясно (11).

 

17. С прежними пороками расстаюсь навеки;

Словно новорожденный, поднимаю веки,

Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке (12),

Даже память вытравить о былом калеке.

 

18. К кельнскому избраннику (13) просьба о прощенье:

За мое раскаянье жду я отпущенья.

Но какое б ни было от него решенье,

Подчиниться будет мне только наслажденье.

 

19. Львы, и те к поверженным в прах не без пощады (14):

Отпустить поверженных львы бывают рады.

Так и вам, правители, уступать бы надо:

Сладостью смягчается даже горечь яда.

 

1. Я — как лист, что по полю гонит ветер окрестный — Ср. Иов 10, 1 и 13, 25, а также Исайя 64, 6: «все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас».

2. ...дом на камне... — Мф 7, 24.

3. С чем сравнюсь? С ... ручейком проточным... -— Гораций. «Послания» (I, 2, 42—43).

4. Словно птица в воздухе... все ношусь... себе на горе...— Премудрость Соломонова 5, 10 сл.

5. Я иду широкою юности дорогой... — Мф 7, 13: «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими».

6. Сыщутся ли в Павии чистоты примеры? — Павия, соседка и соперница Милана, действительно, славилась веселой жизнью на всю Италию: Ландульф Миланский в начале XII в. писал: «Милан славен духовенством, Павия — забавами, Рим — постройками, Равенна — церквами».

7. Ипполита в Павии только поселите... — реминисценция из Овидия («Любовные элегии» II, 4, 32: «Тут Ипполита возьми — станет Приапом и он» (Ипполит — традиционный образ чистого девственника).

8. Башня Добродетели (в подлиннике — «башня Ариции», нимфы-невесты Ипполита?) — неясное место, затемненное непонимающими переписчиками еще в рукописях.

9. В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе! Быть к вину поблизости мне всего дороже. — Это знаменитейшее место всей вагантской поэзии также является парафразой Овидия («Любовные элегии» II, 10, 35—38, пер. С. Шервинского):

Мне же да будет дано истощиться в волнениях страсти,

Пусть за любовным трудом смерть отпускную мне даст,

И со слезами пускай кто-нибудь на моем погребенье

Скажет: «Кончина твоя жизни достойна твоей!»

Любопытно, что эта строфа, в свою очередь, вызвала к жизни «обратную пародию» благочестивого содержания: X. Вальтер опубликовал в ZDA 84 (1953), 265—273, покаянный стих из рукописи начала XV в., кончающийся строфой:

Смерть моя постыдна мне на позорном ложе,

Мне души спасение и смертный час дороже.

Как пороков грозный хор вкруг столпится тоже, —

Над усопшим грешником смилуйся, о боже!

10. Бросит камень в бедного школяра-поэта! — Ср. И 8, 7 — известный рассказ о Христе и грешнице.

11.Одному Юпитеру наше сердце ясно. — Языческий Юпитер смело вставлен здесь в библейскую цитату (1 Цар 16, 7): «человек смотрит на лицо, а господь смотрит на сердце».

12. ... вскормленный на здоровом млеке... — Ср. 1 посл. Петра 2, 2, стих, входивший в текст мессы некоторых праздников.

13. К кельнскому избраннику... — Опять обращение к Регинальду Кельнскому, который официально в это время считался еще не архиепископом, а избранным в архиепископы Кельна.

14. Львы, и те к поверженным в прах не без пощады... — Реминисценция из популярной поэмы «О дивностях мира», приписывавшейся в XII в. самому Овидию: «Лев благородный и в гневе щадит тех, кто просит пощады. — Так же, как он, поступайте и вы, земные владыки!».

«Estuans interius ira vehementi» - Carmina Burana (Karl Off).

«Исповедь» признана одной из вершин средневековой лирики и считается «предтечей вагантских песен». Пародийный и сатирический эффект в основном создается заменой peccatori («грешник») potatori («пьяница») с отсылкой к Священному Писанию: «Deus propitius esto mihi peccatori» (Луки 18:13). Стихотворение в значительной степени полагается на двусмысленность своего общего эффекта: с одной стороны, рассказчик изображает раскаявшегося распутника, а с другой стороны, он вообще не извиняется.

Рассматривая средневековую «Исповедь» с точки зрения современного критика, философ Герберт Маркузе писал: «Архипиита, пожалуй, первый художник, который искренне осознал себя, открыто подчеркивая, что его бродячая жизнь и его противостояние окружающему миру были осознанной необходимостью ... Великолепные строфы его «Исповеди» перекликаются с осознанием подлинного образа жизни свободного художника».

Helium Vola – «Fama Tuba».

Существует и другая, резко контрастирующая со взглядами предыдущих поколений исследователей и писателей, точка зрения на творчество поэта. Известный английский филолог-медиевист и историк философии Питер Дронке (Ernst Peter Michael Dronke) в своей книге «Средневековая лирика» (1968) писал:

«[Архипиита] на самом деле был придворным поэтом, возможно, также государственным служащим или второстепенным дипломатом, находившимся на службе имперского канцлера, и почти наверняка членом окружения самого Фредерика Барбароссы. Я убежден, что в лейтмотиве своенравного, жалкого бродяги-поэта, который вынужден просить милостыню у своего покровителя и своей аудитории, содержится гораздо меньше автобиографии, чем литературного мастерства ... Образ бродяги-поэте (какой бы элемент буквальной правды там ни содержался) был создан Архипиитой для развлечения группы царедворцев и прелатов, которые окружали императора, и для которых Архипиита, по своему рождению и положению, был равным».

Helium Vola – «Vagantenbeichte».

Резюмируя точку зрения Дронке и используя английского писателя Джеффри Чосера в качестве примера различия между фактическим (историческим) я и поэтическим (вымышленным) персонажем, Ян Циолковский писал, что махинации Архипииты «могут быть не более чем позой, выбранной поэтом для развлечения аудитории; персонаж мог быть столь же далек от реальности, как персонаж поэта Чосера от человека Чосера».

«Исповедь» получила большую известность ещё при жизни автора: по сравнению с другими его стихами, которые в основном встречаются только в одной рукописи, «Estuans intrinsecus ira vehementi» известна более чем в тридцати, что позволяет назвать это произведение Архипииты одним из самых популярных латинских стихотворений Средневековья.

О популярности поэзии Архипииты свидетельствует их частое использование в современных музыкальных и литературных произведениях:

Фрагмент «Исповеди» содержится в арии «Estuans interius ira vehementi» («Пылает внутренним гневом»), которую немецкий композитор Карл Орф включил в свою кантату «Carmina Burana» (1937).

В романе Джона Майерса Майерса (John Myers Myers) «Silverlock» (1949) Голиас, мифический святой-покровитель вагантского ordo vagorum, в значительной степени скопирован с главного героя «Исповеди».

Архипоет - персонаж романа итальянского писателя Умберто Эко «Баудолино» (2000).

«Mystics, Spirit, Voices» - дебютный альбом немецкого музыкального проекта «Lesiëm» (2000) - включает песню под названием «In Taberna Mori», содержащую отрывок из «Исповеди».

Немецкая дарквейв-группа «Helium Vola» включила песню на стихотворение Архипииты «Fama tuba dante sonum» (II) в свой студийный альбом 2001 года «Helium Vola» (трек 7, «Fama Tuba») и «Estuans interius ira vehementi» (X) в студийный альбом 2004 года «Liod» (трек 10, «Vagantenbeichte»).