Джеймс Джойс джазового фортепиано. Один из самых интересных джазовых пианистов-новаторов Эндрю Хилл (Andrew Hill) родился 30 июня 1931 года.

Начало карьеры Эндрю Хилла (Andrew Hill) пришлось на 60-е годы – времена революции фри-джаза, из-за чего творчество музыканта оказалось несколько «заглушенным» более громкими авангардными течениями. Пока его современники пытались полностью отринуть традиции и избавиться от ритмических и гармонических структур бопа и хард-бопа, Хилл продолжал работать над расширением их возможностей. Он совершал революцию внутри традиций.

Наиболее интересным плодом джаза 60-х была алеаторическая музыка – композиционно “случайная”. Хилл же, со своей стороны, демонстрировал принципиальное рациональное владение структурой своего материала, каким бы абстрактным он зачастую ни был. Сочинённые пианистом пьесы часто походят на лабиринты со сложным переплетением гармонических, ритмических и мелодических ходов, “коридоров и перекрёстков” – как например, "New Monastery" и другие композиции с альбома “Point of Departure” – превосходного образца замысла сочинителя. С другой стороны, как исполнитель Хилл “разыгрывает свои карты” абсолютно спонтанно и неожиданно, его игра и импровизации практически лишены каких бы то ни было клише.

Андрю Хилл вырос в самом сердце “чёрного” района Чикаго - South Side. Как вспоминал сам музыкант, он играл на фортепиано приблизительно с того же времени, как научился говорить. Музыка звучала тогда отовсюду – из местных клубов и кинотеатров. Уже в 6 лет мальчик начал играть блюзы на аккордеоне и танцевать степ на улицах вместе со своим другом гитаристом Лео Блевинсом – так они пытались заработать деньги, чтобы помочь своим семьям. И только где-то около 13 лет Хилл начал заниматься музыкой более серьёзно. В этом его активно поощрял великий пианист Эрл Хайнс (Earl “Fatha” Hines), работавший тогда в Чикаго и случайно “открывший” талант Эндрю, уже игравшего по местным ночным заведениям. Он заявил Хиллу: “Я должен быть твоим учителем”.

Andrew Hill – «Black Fire» (1963).

Затем профессиональному развитию юного музыканта помог аранжировщик Стэна Кентона Билл Руссо. Он тоже всячески вдохновлял Хилла продолжать учиться и представил его немецкому композитору и теоретику музыки Паулю Хиндемиту (Paul Hindemith). У Хиндемифа Хилл проучился с 1950 по 1952 годы, и тот помог окончательно сформироваться интригующей композиторской манере Эндрю.

Хилл начал выступать в 1952 году, а уже летом 1953 года аккомпанировал Чарли Паркеру в Дейтройте на его выступлении в “Greystone Ballroom”. В середине 1950-х ему также довелось играть с Майлсом Дэвисом и Коулманом Хокинсом. А в 1955 году пианист организовал своё трио с басистом Малаки Фэйворсом (Malachi Favors) и барабанщиком Джеймсом Слотером (James Slaughter) и сделал удивительно красивую дебютную запись “So In Love”, которая, правда, была издана значительно позже, в 1960 году, лейблом “Warwick”. Уже на этом альбоме Эндрю Хилл показал мастерское владение полиритмическими структурами, выстраивающимися в процессе его сложных импровизаций из самых разных – танцевальных, хард-боповых и афрокубинских карибских ритмов.

Andrew Hill – «New Monastery» (1965).

В 1961 году Эндрю Хилл приехал в Нью-Йорк, чтобы работать с Дайной Уошингтон. В 1962 году он некоторое время играл в Лос-Анджелесе в коллективе мультиинструменталиста Рахсаана Роланда Кёрка (Rahsaan Roland Kirk), после чего уже надолго вернулся в Нью-Йорк. Тогда начался первый период его очень активной исполнительской деятельности, вылившейся в большое количество исключительных по своих качествам записей.

Хилл получил «лидерский» контракт от Альфреда Лайона, основателя “Blue Note Records”. И в один только период с ноября 1963 года по март 1966 года на “Blue Note” были выпущены такие “знаковые” альбомы Эндрю Хилла, как “Black Fire”, “Smokestack”, “Judgement”, “Point of Departure”, “Andrew!”, “Compulsion”, “One For One” и “Involution” (впоследствии все они были перевыпущены лейблом “Mosaic Records” на 6-дисковом издании “The Complete Blue Note Andrew Hill Sessions 1963-66”).

Andrew Hill – «Illusion» (1969).

Вплоть до 1969 года пианист продолжал записываться и как лидер, и как сайдмен. На сессиях Хилла с ним играли лучшие хард- и пост-боповые музыканты того времени, включая Эрика Долфи, Джо Хендерсона, Вуди Шо, Тони Уилльямса и Фредди Хаббарда. Однако несмотря на прекрасные отзывы, признание коллег и критиков, музыкант не был достаточно популярен у публики. И, как многие другие джазовые музыканты, не очень сводившие концы с концами, Хилл занялся преподаванием и практически ушёл с “большой джазовой сцены”.

Получив степень доктора в “Colgate University”, с 1970 по 1972 годы он работал там штатным школьным композитором. Затем Хилл переехал на Западное побережье и преподавал в государственных школах и тюрьмах Калифорнии. В конце концов он обосновался в университете Портленда, “Portland State University”, где учредил специальную летнюю джазовую программу “Summer Jazz Intensive”. Помимо Портленда, за время своей преподавательской деятельности Хилл вёл различные курсы и мастер-классы в таких учебных заведениях, как “Wesleyan University”, “University of Michigan”, “University of Toronto”, “Harvard University” и “Bennington College”. Продолжая преподавать, Хилл не прекращал совсем исполнительскую деятельность: он выступал, иногда появлялся на фестивалях и писал музыку, однако записывался в тот период крайне редко, сделав на протяжении 70-х и 80-х годов лишь несколько альбомов для лейблов “Arista-Freedom” и “Black Saint/Soul Note”.

Andrew Hill - Jazz Festival Montreux (July 20, 1975).

В 1989 году умерла жена Хилла, Лаверн, которая во многом была его настоящим творческим соратником. И через какое-то время после этого музыкант вернулся в Нью-Йорк – он нашёл там новую любовь и новую аудиторию, на этот раз по достоинству оценившую его творчество. Его долгое, казавшееся необъяснимо таинственным отсутствие в какой-то мере дополнительно подогрело интерес публики. И в результате серии удачных выступлений и записей Эндрю Хилл вновь обратил на себя внимание джазового мира – начался второй взлёт его карьеры. Вернувшись к “Blue Note”, в 1989 и 1990 годах Хилл сразу записал два новых альбома – “Eternal Spirit” и “But Not Farewell”, оба с участием саксфониста Грега Осби (Greg Osby).

Пианист также собрал новый коллектив, секстет “Point of Departure”, для участия на фестивале “Texaco Jazz Festival” в 1998 году. В состав входили саксофонисты Marty Ehrlich и молодой, но тогда уже очень востребованный Greg Tardy, а также трубач Ron Horton, контрабасист Scott Colley и превосходный пост-боповый свингующий барабанщик Billy Drummond. Газета “New York Times” назвала их выступление “триумфальным возвращением”, а самого Хилла – “одним из героев джаза 1960-х”. Группа получила множество ангажементов и регулярно выступала в самых популярных нью-йорских клубах, таких как “Jazz Standard” и “Birdland”. Большим успехом стало также выступление музыкантов летом 1999 года в “Линкольн-центре”.

Andrew Hill – «Malachi» (solo piano version).

В 1999 году Хилл сыграл как сайдмен на записи альбома одного из своих творческих партнёров, Грега Осби – “The Invisible Hand”. В 2000-х он продолжал активную творческую деятельность – выступал на открытии сезона концертов “World Music Institute's Interpretations” в зале имени Элис Талли (“Alice Tully Hall”) и давал концерты на знаменитой гарлемской площадке “Studio Museum of Harlem”. В 2000 году Хилл записал альбом “Dusk” для “Palmetto Records”, который был признан лучшим альбомом 2001 года журналами “DownBeat” и “Jazz Times”. За ним последовали релизы “A Beautiful Day” 2002 года и “Passing Ships” 2003-го. Последние записи пианиста (не считая переизданий) вошли в альбом 2006 года, “Time Lines”, который в третий раз воссоединил музыканта с лейблом “Blue Note”.

Andrew Hill – «Solos: the jazz sessions» (2004).

Эндрю Хилл умер 20 апреля 2007 года, после долгой борьбы с раком лёгких. Он оставил богатейшее музыкальное наследие. Ещё в 1997 году музыканту была присуждена “Премия за жизненные достижения”, учреждённая организацией “Jazz Foundation of America”. В честь музыканта нью-йоркский Колумбийский университет осуществил трансляцию его полной дискографии, которая в общей сложности заняла 50 часов.

Продюсер “Blue Note” Альфред Лайон называл Эндрю Хилла своим «последним великим протеже». Другой продюсер, Michael Cuscuna, говорил, что для описания Эндрю Хилла и его музыки лучше всего подходило слово “загадочный”. Он рассказывал, что общение с Хиллом всегда требовало от человека определённого интеллектуального напряжения, чтобы хоть как-то поспевать за его концептуальными идеями: “Это было, как если бы вам вслух читали Джеймса Джойса”.

Музыку Эндрю Хилла сложно отнести к какому-то направлению или стилю. Это что-то очень структурированное, но не боп, что-то очень свободное, но не фри-джаз. Сравнение с Джойсом кажется особенно удачным – может, это музыка ничем не ограниченного потока сознания, лабиринтами бесконечных мыслей текущего из одного мира в другой. Потока сознания, за которым, тем не менее, чувствуется сила и направляющий дух его создателя.

Ольга Дюдина

Andrew Hill - Time Lines (2006).

1 Malachi

2 Time Lines            

3 Ry Round 1

4 For Emilio

5 Whitsuntide

6 Smooth                              

7 Ry Round 2

8 Malachi [Solo Piano Version]

 

Personnel:

Andrew Hill - piano

Greg Tardy - tenor sax, clarinet, bass claninet

Charles Tolliver - trumpet

John Herbert - bass

Eric McPherson – drums

Альбом «Time Lines» знаменует возвращение в компанию «Blue Note» одного из величайших оригиналов лейбла Эндрю Хилла, при этом музыкант сохранил резкую интенсивность, присущую таким шедеврам 60-х годов, как «Black Fire» и «Judgment». Как пианист, композитор и руководитель оркестра, Хилл обладает особым талантом создавать структурные противоречия, которые стимулируют новые импровизации. Вы слышите это в заглавной песне, когда саксофонист Грег Тарди и трубач Чарльз Толливер (еще один ветеран 1960-х) проходят через минное поле сложных ритмов и диссонирующих аккордов Хилла. Мастерство Тарди в игре на кларнете и бас-кларнете дополняет богатую палитру инструментальных цветов Хилла, в то время как басист Джон Хеберт и барабанщик Эрик Макферсон вносят свой вклад в динамичный поток полиритмов. Будь то радостная игривость «Smooth», напряженная и острая «Ry Round 1» или потрясающая эмоциональная глубина сольной фортепианной версии «Malachi», каждый трек несет на себе печать таланта Хилла.

--Стюарт Брумер

download:

https://yadi.sk/d/SFWfnLfoWgV5S

Студенческая песня «Meum est propositum» (1163 год).

Немецкие студенческие песни.

Студенческая песня «Meum est propositum» состоит из строф 12, 13, 15, 17, 19 и 18 стихотворения «Estuans intrinsecus ira vehementi» («Исповедь»), которое было написано около 1163 года поэтом, творившим под псевдонимом Архипиита Кёльнский (Archipoeta).

Имя, под которым Архипиита вошёл в историю литературы, представляет собой псевдоним, возможно, иронический либо отражающий реальное признание его поэтических заслуг. Настоящее имя поэта неизвестно ни из документов, ни из принадлежащих автору сочинений. Достоверно известные обстоятельства его жизни малочисленны и реконструируются исключительно по тем сведениям, которые сообщает о себе он сам. Есть несколько указаний на то, что он родился к северу от Альп. Традиционно местом рождения поэта считается Германия, хотя невозможно с уверенностью сказать, был ли Архипиита по происхождению немцем, французом или бургундцем. Поэт называет себя «ortus a militibus» рыцарского происхождения и, происходя из столь высокого класса, несомненно, был для своего времени хорошо образован. В своих произведениях Архипиита упоминает университет Салерно, где он, учился медицине, но прекратил обучение из-за плохого состояния здоровья. Поэт был хорошо знаком с Библией, литургией и римской поэзией. В своем 4-м стихотворении Архипиита заявляет, что он подобно Вергилию предпочел погоню за поэзией карьере в армии, несмотря на то, что к этому располагало его рождение. В своих стихах Архипиита называет себя Ювенис, то есть неженатый молодой человек, так что можно предположить дату рождения между 1135 и 1140 годами.

«Meum Est Propositum» - Hatz von Hatzenstein.

Более точно жизнь Архипииты можно проследить только между 1161 и 1165 годами, когда он служил «диктаменом» или «мастером искусства письма» при дворе Райнальда фон Дасселя — архиепископа Кёльнского и канцлера Фридриха Барбароссы. Ссылки в стихах поэта на Салерно, Вену и Кельн предполагают, что он в течение своей жизни действительно много путешествовал по Северной Италии, Провансу, Бургундии, Австрии и Германии. Известно, что какое-то время - возможно, последние годы жизни - Архипиита прожил в монастыре Св. Мартина в Кельне. В последнее время были предприняты - пока безрезультатные - попытки идентифицировать Архипииту как одного из двух Родульфусов из окружения императора Фридриха Барбароссы, его настоящая личность так и не была установлена и, скорее всего, потеряна навсегда.

Творчество Архипииты Кёльнского чрезвычайно разнообразно. Наряду с Хью Примасом Орлеанским (с которым его иногда путали) Архипиита упоминается как лучший образец поэзии вагантов и один из ведущих поэтов латинского средневековья. Архипиите принадлежат десять стихотворений различного содержания, представляющие собой стихотворные прошения, адресованные патрону поэта архиепископу Райнальду. На русский язык стихи Архипииты переводили О. Румер, Л. Гинзбург и М. Гаспаров.

«In taberna mori» - Lesiem.

Самым известным произведением Архипииты Кёльнского является десятое стихотворение поэта «Estuans intrinsecus ira vehementi» («Исповедь»). Стихотворение, вероятно, было написано в 1163 году по просьбе архиепископа Райнальда в честь победы императора Фридриха Барбароссы над Ломбардской лигой. «Исповедь» принадлежит к заложенной Августином исповедальной традиции и в то же время пронизана характерными для вагантской поэзии сатирическими и гедонистическими мотивами. В своем произведении Архипиита открыто и с гордостью восхваляет наслаждения женщинами, вином и азартными играми. Но все в его работе взвешенно и размеренно. Найден правильный тон для серьезности и шутки, которые, как правило, незаметно сливаются друг с другом, с тонким остроумием и теплым юмором примиряя читателя с человеческими слабостями.

Архипиита Кельнский. «Исповедь» (пер. О.Б. Румера).

(«Estuans intrinsecus ira vehementi…» Langosch, p. 258)

1. Осудивши с горечью жизни путь бесчестный,

Приговор ей вынес я строгий и нелестный:

Создан из материи слабой, легковесной,

Я как — лист, что по полю гонит ветр окрестный (1).

 

2. Мудрецами строится дом на камне (2) прочном,

Я же, легкомыслием заражен порочным,

С чем сравнюсь? С извилистым ручейком проточным (3),

Облаков изменчивых отраженьем точным.

 

3. Как ладья, что кормчего потеряла в море,

Словно птица в воздухе на небес просторе,

Все ношусь без удержу я себе на горе (4),

С непутевой братией никогда не в ссоре.

 

4. Что тревожит смертного, то мне не по нраву:

Пуще меда легкую я люблю забаву.

Знаю лишь Венерину над собой державу —

В каждом сердце доблестном место ей по праву.

 

5. Я иду широкою юности дорогой (5)

И о добродетели забываю строгой,

О своем спасении думаю не много

И лишь к плотским радостям льну душой убогой.

 

6. Мне, владыка, грешному, ты даруй прощенье:

Сладостна мне смерть моя, сладко умерщвленье;

Ранит сердце чудное девушек цветенье —

Я целую каждую — хоть в воображенье!

 

7. Воевать с природою, право, труд напрасный:

Можно ль перед девушкой вид хранить бесстрастный?

Над душою юноши правила не властны:

Он воспламеняется формою прекрасной.

 

8. Кто не вспыхнет пламенем средь горящей серы?

Сыщутся ли в Павии чистоты примеры (6)?

Там лицо, и пальчики, и глаза Венеры

Соблазняют юношей красотой без меры.

 

9. Ипполита в Павии только поселите (7) —

Мигом все изменится в этом Ипполите:

Башни Добродетели (8) там вы не ищите —

В ложницу Венерину все приводят нити.

 

10. Во-вторых, горячкою мучим я игорной;

Часто ей обязан я наготой позорной.

Но тогда незябнущий дух мой необорный

Мне внушает лучшие из стихов бесспорно.

 

11. В-третьих, в кабаке сидеть и доселе было

И дотоле будет мне бесконечно мило,

Как увижу на небе ангельские силы

И услышу пенье их над своей могилой.

 

12. В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!

Быть к вину поблизости мне всего дороже (9).

Будет петь и ангелам веселее тоже:

«Над великим пьяницей смилуйся, о боже!»

 

13. Да, хмельными чарами сердце пламенится:

Дух, вкусивший нектара, воспаряет птицей;

Мне вино кабацкое много слаще мнится

Вин архиепископских, смешанных с водицей.

 

14. Вот, гляди же, вся моя пред тобою скверна,

О которой шепчутся вкруг тебя усердно;

О себе любой из них промолчит, наверно,

Хоть мирские радости любы им безмерно.

 

15. Пусть в твоем присутствии, не тая навета,

И словам господнего следуя завета,

Тот, кто уберег себя от соблазна света,

Бросит камень в бедного школяра-поэта (10)!

 

16. Пред тобой покаявшись искренне и гласно,

Изрыгнул отраву я, что была опасна;

Жизни добродетельной ныне жажду страстно:

Одному Юпитеру наше сердце ясно (11).

 

17. С прежними пороками расстаюсь навеки;

Словно новорожденный, поднимаю веки,

Чтоб отныне, вскормленный на здоровом млеке (12),

Даже память вытравить о былом калеке.

 

18. К кельнскому избраннику (13) просьба о прощенье:

За мое раскаянье жду я отпущенья.

Но какое б ни было от него решенье,

Подчиниться будет мне только наслажденье.

 

19. Львы, и те к поверженным в прах не без пощады (14):

Отпустить поверженных львы бывают рады.

Так и вам, правители, уступать бы надо:

Сладостью смягчается даже горечь яда.

 

1. Я — как лист, что по полю гонит ветер окрестный — Ср. Иов 10, 1 и 13, 25, а также Исайя 64, 6: «все мы поблекли, как лист, и беззакония наши, как ветер, уносят нас».

2. ...дом на камне... — Мф 7, 24.

3. С чем сравнюсь? С ... ручейком проточным... -— Гораций. «Послания» (I, 2, 42—43).

4. Словно птица в воздухе... все ношусь... себе на горе...— Премудрость Соломонова 5, 10 сл.

5. Я иду широкою юности дорогой... — Мф 7, 13: «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими».

6. Сыщутся ли в Павии чистоты примеры? — Павия, соседка и соперница Милана, действительно, славилась веселой жизнью на всю Италию: Ландульф Миланский в начале XII в. писал: «Милан славен духовенством, Павия — забавами, Рим — постройками, Равенна — церквами».

7. Ипполита в Павии только поселите... — реминисценция из Овидия («Любовные элегии» II, 4, 32: «Тут Ипполита возьми — станет Приапом и он» (Ипполит — традиционный образ чистого девственника).

8. Башня Добродетели (в подлиннике — «башня Ариции», нимфы-невесты Ипполита?) — неясное место, затемненное непонимающими переписчиками еще в рукописях.

9. В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе! Быть к вину поблизости мне всего дороже. — Это знаменитейшее место всей вагантской поэзии также является парафразой Овидия («Любовные элегии» II, 10, 35—38, пер. С. Шервинского):

Мне же да будет дано истощиться в волнениях страсти,

Пусть за любовным трудом смерть отпускную мне даст,

И со слезами пускай кто-нибудь на моем погребенье

Скажет: «Кончина твоя жизни достойна твоей!»

Любопытно, что эта строфа, в свою очередь, вызвала к жизни «обратную пародию» благочестивого содержания: X. Вальтер опубликовал в ZDA 84 (1953), 265—273, покаянный стих из рукописи начала XV в., кончающийся строфой:

Смерть моя постыдна мне на позорном ложе,

Мне души спасение и смертный час дороже.

Как пороков грозный хор вкруг столпится тоже, —

Над усопшим грешником смилуйся, о боже!

10. Бросит камень в бедного школяра-поэта! — Ср. И 8, 7 — известный рассказ о Христе и грешнице.

11.Одному Юпитеру наше сердце ясно. — Языческий Юпитер смело вставлен здесь в библейскую цитату (1 Цар 16, 7): «человек смотрит на лицо, а господь смотрит на сердце».

12. ... вскормленный на здоровом млеке... — Ср. 1 посл. Петра 2, 2, стих, входивший в текст мессы некоторых праздников.

13. К кельнскому избраннику... — Опять обращение к Регинальду Кельнскому, который официально в это время считался еще не архиепископом, а избранным в архиепископы Кельна.

14. Львы, и те к поверженным в прах не без пощады... — Реминисценция из популярной поэмы «О дивностях мира», приписывавшейся в XII в. самому Овидию: «Лев благородный и в гневе щадит тех, кто просит пощады. — Так же, как он, поступайте и вы, земные владыки!».

«Estuans interius ira vehementi» - Carmina Burana (Karl Off).

«Исповедь» признана одной из вершин средневековой лирики и считается «предтечей вагантских песен». Пародийный и сатирический эффект в основном создается заменой peccatori («грешник») potatori («пьяница») с отсылкой к Священному Писанию: «Deus propitius esto mihi peccatori» (Луки 18:13). Стихотворение в значительной степени полагается на двусмысленность своего общего эффекта: с одной стороны, рассказчик изображает раскаявшегося распутника, а с другой стороны, он вообще не извиняется.

Рассматривая средневековую «Исповедь» с точки зрения современного критика, философ Герберт Маркузе писал: «Архипиита, пожалуй, первый художник, который искренне осознал себя, открыто подчеркивая, что его бродячая жизнь и его противостояние окружающему миру были осознанной необходимостью ... Великолепные строфы его «Исповеди» перекликаются с осознанием подлинного образа жизни свободного художника».

Helium Vola – «Fama Tuba».

Существует и другая, резко контрастирующая со взглядами предыдущих поколений исследователей и писателей, точка зрения на творчество поэта. Известный английский филолог-медиевист и историк философии Питер Дронке (Ernst Peter Michael Dronke) в своей книге «Средневековая лирика» (1968) писал:

«[Архипиита] на самом деле был придворным поэтом, возможно, также государственным служащим или второстепенным дипломатом, находившимся на службе имперского канцлера, и почти наверняка членом окружения самого Фредерика Барбароссы. Я убежден, что в лейтмотиве своенравного, жалкого бродяги-поэта, который вынужден просить милостыню у своего покровителя и своей аудитории, содержится гораздо меньше автобиографии, чем литературного мастерства ... Образ бродяги-поэте (какой бы элемент буквальной правды там ни содержался) был создан Архипиитой для развлечения группы царедворцев и прелатов, которые окружали императора, и для которых Архипиита, по своему рождению и положению, был равным».

Helium Vola – «Vagantenbeichte».

Резюмируя точку зрения Дронке и используя английского писателя Джеффри Чосера в качестве примера различия между фактическим (историческим) я и поэтическим (вымышленным) персонажем, Ян Циолковский писал, что махинации Архипииты «могут быть не более чем позой, выбранной поэтом для развлечения аудитории; персонаж мог быть столь же далек от реальности, как персонаж поэта Чосера от человека Чосера».

«Исповедь» получила большую известность ещё при жизни автора: по сравнению с другими его стихами, которые в основном встречаются только в одной рукописи, «Estuans intrinsecus ira vehementi» известна более чем в тридцати, что позволяет назвать это произведение Архипииты одним из самых популярных латинских стихотворений Средневековья.

О популярности поэзии Архипииты свидетельствует их частое использование в современных музыкальных и литературных произведениях:

Фрагмент «Исповеди» содержится в арии «Estuans interius ira vehementi» («Пылает внутренним гневом»), которую немецкий композитор Карл Орф включил в свою кантату «Carmina Burana» (1937).

В романе Джона Майерса Майерса (John Myers Myers) «Silverlock» (1949) Голиас, мифический святой-покровитель вагантского ordo vagorum, в значительной степени скопирован с главного героя «Исповеди».

Архипоет - персонаж романа итальянского писателя Умберто Эко «Баудолино» (2000).

«Mystics, Spirit, Voices» - дебютный альбом немецкого музыкального проекта «Lesiëm» (2000) - включает песню под названием «In Taberna Mori», содержащую отрывок из «Исповеди».

Немецкая дарквейв-группа «Helium Vola» включила песню на стихотворение Архипииты «Fama tuba dante sonum» (II) в свой студийный альбом 2001 года «Helium Vola» (трек 7, «Fama Tuba») и «Estuans interius ira vehementi» (X) в студийный альбом 2004 года «Liod» (трек 10, «Vagantenbeichte»).

Легендарный американский блюзмен, гитарист и певец Дэвид «Ханибой» Эдвардс (David «Honeyboy» Edwards) родился 28 июня 1915 года.

Зал славы блюза.

Дэвид Эдвардс появился на свет в городе Шо, штат Миссисипи, в музыкальной семье; отец мальчика был известным в округе гитаристом и скрипачом. Дэвид с детства увлекся музыкой и уже в возрасте 14 лет ушел из родительского дома, отправившись странствовать с блюзменом по имени Биг Джо Уильямс (Big Joe Williams). Эдвардс прожил странствующим музыкантом все 1930-е и 1940-е. Тогда же он познакомился и сдружился с блюзовым музыкантом Робертом Джонсоном (Robert Johnson). Примечательно, что именно Дэвид был с Джонсоном, когда тот умер, и именно версия Эдвардса об отравленном виски, который пил Роберт, широко разошлась впоследствии. А в 1991-м Дэвид появился со своими рассказами о Джонсоне и с версией о его убийстве в документальном фильме «The Search for Robert Johnson».

Эдвардсу довелось играть и с другими блюзменами-южанами: Чарли Паттоном (Charley Patton), Томми Джонсоном (Tommy Johnson) и Джонни Шайнсом (Johnny Shines). Фольклорист Алан Ломакс (Alan Lomax) записал Эдвардса в Кларксдейле, штат Миссисипи, в 1942 году для Библиотеки Конгресса (Library of Congress). Было записано 15 песне в исполнении Эдвардса, в том числе «Wind Howlin 'Blues» и «The Army Blues».

Alan Lomax, David «Honeyboy» Edwards – «The Army Blues» (1942)

Дэвид так описал жизнь странствующего блюзмена:

«В субботу кто-нибудь вроде меня или Роберта Джонсона отправлялся в один из этих маленьких городков и играл за пятак. А иногда вы играете так, что большая толпа блокирует всю улицу. Потом приезжала полиция и вы перебираетесь в другое место, чтобы снова играть. Иногда владелец загородного магазина давал нам пару долларов, чтобы мы поиграли в субботу днем. Мы путешествовали автостопом, пересаживаться с грузовика на грузовик, или шли на железнодорожную станцию, потому что тогда железная дорога проходила через всю страну ... если хотите, отправляйтесь в Сент-Луис или Чикаго. Если мы слышали, что где-то людям платят деньги – рабочая бригада на шоссе или железной дороге, лагерь батраков на речной дамбе или ферме, мы шли туда и играли за небольшую плату. Тогда у меня не было постоянного места, мой дом был там, где мне было хорошо. Когда мне становилось плохо или скучно, я уходил».

David «Honeyboy Edwards» – «Crossroads».

Свой первый официальный альбом Дэвид записал лишь в 1951 году – это была пластинка под названием «Who May Be Your Regular Be», подписанная «Mr.Honey». Кстати, Эдвардс настаивал на авторстве нескольких весьма известных блюзовых композиций – «Long Tall Woman Blues» и «Just Like Jesse James». Дискография музыканта в 1950-х и 1960-х ограничилась записью девяти песен, которые удалось записать за семь сессий. В период с 1974 по 1977 годы он записал материал для полноценного альбома, релиз который назывался «I've Been Around» был спродюсирован этномузыковедом Питером Б. Лоури и выпущен в 1978 году независимым лейблом «Trix Records».

David «Honeyboy Edwards» – «Sweet Home Chicago».

Автобиографическая книга Эдвардса «The World Don't Owe Me Nothing: The Life and Times of Delta Bluesman Honeyboy Edwards» в которой Дэвид вспоминает свою жизнь с самого детства, рассказывает о своих музыкальных странствиях по американскому Югу, вышла в 1997 году в издательстве «Chicago Review Press». Сопутствующий книге компакт-диск с таким же названием был выпущен лейблом «Earwig Music». Длительные связи Эдвардса с «Earwig» и его менеджером Майклом Фрэнком привели к выпуску нескольких альбомов артиста. Он также записывался в церковной студии звукозаписи в Салине, штат Канзас, и выпускал альбомы на лейбле «APO».

В последние годы Эдвардс много записывался, а в новом тысячелетии его назвали одним из самых старых представителей дельта-блюза. Дельта-блюз происходит из южной части Миссисипи – местности, романтично названной «местом, где был рождён блюз». Этот блюз стал первым гитарным стилем чёрной музыки, записанным на фонограф ещё в конце 20-х годов XX века. Записи, сделанные в конце 20-х – середине 30-х, представляли собой песни, записанные исполнителем сольно, под собственный аккомпанемент. Основу исполнения составляли неистовая слайд-гитара и страстный вокал, с глубочайшим чувством передающий эмоции, заложенные в самой музыке. Тексты песен также были пропитаны страстью, и, в каком-то смысле, они остались высшей точкой истинной блюзовой поэзии во всей её простоте.

David «Honeyboy» Edwards – «Blues Blues Blues».

В 1996 году Дэвид «Ханибой» Эдвардс был введен в Зал славы блюза.

В период с 1996 по 2000 год Эдвардс был номинирован на восемь премий WC Handy / Blues Music Awards, в том числе за свои альбомы «White Windows», «The World Don't Owe Me Nothin'», «Mississippi Delta Blues Man» и альбом 2007 года «Last of the Great Mississippi Delta Bluesmen: Live In Dallas», на котором он появляется с Робертом Локвудом-младшим, Генри Таунсендом и Пайнтопом Перкинсом. Он также выиграл премию W. C. Handy Blues Award в 2005 году и премию Blues Music в 2007 году как исполнитель акустического блюза.

David «Honeyboy Edwards» – «Gamblin Man» (2005).

В 2008 году вышел 14-й официальный альбом Дэвида Эдвардса, и тогда же музыкант получил свою первую премию «Грэмми». Вторую «Грэмми», за пожизненные достижения, он получил в 2010 году. История жизни Эдвардса была рассказана в 2010-м в фильме «Honeyboy and the History of the Blues».

В 2011-м менеджер Эдвардса объявил, что из-за ухудшающегося здоровья музыкант прекращает активную концертную и студийную деятельность. Скончался Дэвид «Ханибой» Эдвардс 29 августа 2011 года, причиной смерти 96-летнего музыканта стала сердечная недостаточность. Согласно спискам мероприятий на веб-сайте «Metromix Chicago», в тот день музыкант должен был выступить в «Jay Pritzker Pavilion» в парке Миллениум в Чикаго.

Honeyboy Edwards – «Delta Bluesman» (1994).

01. Alan Lomax Introduces David Edwards

02. Roamin' And Ramblin' Blues

03. I'm from The Library Of Congress

04. You Got to Roll [A Cappella]

05. You Got to Roll [Levee Camp Song]

06. Water Coast Blues

07. Stagolee

08. Just A Spoonful

09. Spread My Raincoat Down

10. Hellatakin' Blues

11. Wind Howlin' Blues

12. Worried Life Blues

13. Tear It Down Rag

14. The Army Blues

15. They Called It Big Kate

16. Big Katie Allen

17. Black Cat

18. I Met Peetie Wheatstraw In '39

19. Number 12 At The Station

20. When I Came To Memphis

21. Rocks In My Pillow

22. We Used To Sing That When I Was A Kid

23. Decoration Day

24. Who May Be Your Regular Be

25. I Studied Up That Song Myself

26. Eyes Full Of Tears

27. Bad Whiskey And Cocaine

 

David Honeyboy Edwards (vocals, guitar, harmonica);

Floyd Jones (acoustic guitar, drums);

Carey Bell (harmonica);

Michael Rasfeld (recorder);

Sunnyland Slim (piano);

Robert Plunkett, Arthur Lee Stevenson (drums)

One of the underrated greats of country blues, Honeyboy Edwards is heard on this superior release at the beginning and in the later part of his long career. A very authentic blues singer and guitarist who occasionally played harmonica, Edwards grew up in Mississippi and was captured by Alan Lomax in Clarksdale in 1942 for the first 14 selections on this CD. Already distinctive at the age of 27, Edwards was in Chicago during the 1950s but, despite being quite active, he hardly recorded at all until the late '70s. The final 13 selections on this CD are mostly from 1991 and they find Edwards being featured both solo and with Sunnyland Slim and Carey Bell in an excellent quintet, still singing and playing guitar with power. He also tells a few stories about the distant past. As of this writing in 2006, the 91-year-old Honeyboy Edwards, nearly the last link to Robert Johnson and Charley Patton in the 1930s, is still performing at blues festivals. Delta Bluesman remains his definitive release. ---Scott Yanow, allmusic.com

download (mp3 @320 kbs):

https://yadi.sk/d/o05i2xgzVi4ygw

Популярная классика. Бедржих Сметана (Bedřich Smetana) – симфонический цикл «Моя родина» («Má vlast») (1874 – 1879 гг.).

«Моя родина» (чеш. «Má vlast») ― цикл из шести симфонических поэм, написанный выдающимся чешским композитором, основоположником чешской национальной композиторской школы Бедржихом Сметаной. Премьера цикла состоялась 5 ноября 1882 года в Праге. В цикл входят поэмы «Вышеград» (чеш. «Vyšehrad»), «Влтава» («Vltava», также известная под немецким названием «Moldau»), «Шарка» («Šárka»), «Из чешских лугов и лесов» («Z českých luhů a hájů»), «Табор» («Tábor») и «Бланик» («Blaník»). В «Моей родине» Сметана объединяет форму симфонической поэмы, разработанную Ференцем Листом, с чешскими национальными мотивами. Каждая из поэм посвящена какой-либо легенде, историческому эпизоду или природе Чехии.

NDR Sinfonieorchester Hamburg, Thomas Hengelbrock - Bedřich Smetana: «Má vlast» (Prague Spring 2013, Opening Concert).

Бедржих Сметана, наряду с Антонином Дворжаком, Зденеком Фибихом, Леошем Яначеком, Йозефом Суком и Богуславом Мартину, является одним из самых известных чешских композиторов. При его жизни Чехия была частью Австро-венгерской Империи, поэтому многосторонняя деятельность Сметаны была подчинена единой цели — созданию профессиональной чешской музыки. Выдающийся композитор, дирижер, педагог, пианист, критик, музыкально-общественный деятель, Сметана выступил в то время, когда чешский народ осознал себя нацией со своей собственной, самобытной культурой, активно противостоящей господству Австрии в политической и духовной сфере. Для композитора чешские национальные устремления были связаны с его личной ситуацией: до сих пор ему не удавалось сделать себе имя как музыкант, дирижер или пианист в Империи Габсбургов. Теперь у Сметаны появилась возможность создать современную музыкальную жизнь в Праге, обеспечив тем самым финансовую основу и свободу для своих будущих художественных проектов. 

Gimnazija Kranj Great Christmas Concert 2015 - Smetana: «Vltava» («The Moldau»).

Сметана стал создателем не только национальной классической оперы, но и симфонизма. Больше чем симфония его привлекает программная симфоническая поэма. Высшее достижение Сметаны в оркестровой музыке — создававшийся в 70-е гг. цикл симфонических поэм «Má vlast» («Моя родина») — эпопея о чешской земле, ее народе, истории, сказание о героическом прошлом и былом величии родины. Цикл «Má vlast», тематически связанный с оперой «Либуше», оказал значительное влияние на формирование чешской идентичности.

David Parry & London Philharmonic Orchestra – «Má Vlast», JB 1:112: No. 2, «Vltava» («The Moldau River»).

Замысел цикла поэм возник во время работы Сметаны над эпической оперой «Либуше» (1869—1872). В финале ее, в пророческих видениях легендарной правительницы древней Чехии, возникали картины грядущего и среди них — картина героической борьбы за свободу, которую вели в XV веке гуситы. Продолжением оперы должна была стать симфоническая картина, посвященная Вышеграду — исторической крепости первых чешских королей, построенной на гигантской скале, нависшей над рекой Влтавой. Вышеград связан и с легендарными именами. Отсюда правила страной княгиня Либуше, здесь после ее смерти началась «девичья война»: дружина ее амазонок, в которую входила неистовая Шарка, поклялась мстить всему мужскому роду, лишившему женщин власти.

James Last – «Die Moldau» (1976).

Идея же воспеть Влтаву, символ чешской земли, на берегах которой раскинулась Прага, родилась у композитора еще раньше. В 1867 году Сметана с друзьями отправился в путешествие к истокам реки и три года спустя писал в дневнике о впечатлении, которое произвели на него Святоянские пороги. Однако все замыслы были осуществлены лишь после завершения опер «Либуше» и «Две вдовы» и после страшной катастрофы, постигшей композитора в октябре 1874 года, — наступления полной глухоты, вследствие перенесённого сифилиса. Тяжело переживая свою болезнь композитор осенью 1874 года записал в дневнике:

«Я сижу дома заткнув уши и не выходя на улицу уже почти неделю. Я боюсь, что полностью потерял слух. Я ничего не слышу! Как долго может такое продолжаться? Неужели я никогда не поправлюсь?»

Только творчество помогало ему отвлечься от тягостных мыслей о будущем, и две первые поэмы были написаны в Праге в краткие сроки. «Вышеград» (чеш. «Vyšehrad»), согласно пометке в дневнике, был начат в конце сентября и завершен 18 ноября 1874 года, «Влтава» («Vltava», также известная под немецким названием «Moldau»), соответственно, 20 ноября — 8 декабря. И уже в следующем году они прозвучали в Праге: первая 14 марта под управлением капельмейстера оперного театра Людвика Сланского, а вторая — 4 апреля под руководством известного дирижера Адольфа Чеха.

Francesco Bruno, Danilo Rea, Roberto Gatto – «La Moldava» (2012).

В том же 1875 году Сметана написал еще две поэмы: «Шарка» («Šárka)» была закончена 20 февраля, а «Из чешских лугов и лесов» («Z českých luhů a hájů») - 18 октября. Последняя создавалась уже не в столице, а в деревенской тиши, в краю лесов. Потеряв надежду на выздоровление, Сметана в июне 1875 года поселился в Ябкеницах, где до самой смерти жил в доме лесника. В общении с природой, с простыми людьми, с детьми, которым он раздавал блестящие крейцеры, специально привезенные из Праги, композитор черпал вдохновение для завершения симфонического цикла. Однако две последние части создавались медленно. «Бланик» («Blaník») — поэма об окутанной легендами двуглавой горе в Южной Чехии, начатая в 1876 году, была завершена лишь 9 марта 1879 года. Годом раньше, в декабре 1878 года, была закончена поэма «Табор» («Tábor»), посвященная побежденным, но не сломленным гуситам.

Accept & Lux Aeterna orchestra (Novosibirsk) – «Moldau» (Symphonic Terror Tour).

Премьеры этих четырех поэм, в отличие от двух первых, состоялись в Праге под управлением Адольфа Чеха далеко не сразу по завершении работы: «Шарка» прозвучала 17 марта 1877 года, «Из чешских лугов и лесов» — 10 декабря 1876 года, «Табор» и «Бланик» — 4 декабря 1880 года. Последняя премьера была приурочена к полувековому юбилею исполнительской деятельности Сметаны: 4 октября 1830 года шестилетний пианист дал свой первый концерт. А циклом «Моя родина» целиком Чех продирижировал впервые 5 ноября 1882 года.

Таким образом, традиция исполнения поэм по отдельности сложилась еще при жизни Сметаны и сохранилась поныне. Хотя в Чехии в торжественных случаях, например, на открытии международного фестиваля «Пражская весна», «Моя родина» предстает полностью.

Ed Cuneo Banjo – «Moldau» (2018).

Шесть поэм связаны единым замыслом — многосторонним показом жизни Чехии: ее прошлое, настоящее и будущее, ее легенды, историю и быт — все вдохновенно воспел Сметана. Чередование поэм также подчеркивает цикличность: «Вышеград» играет роль эпического пролога, с ним перекликается эпический же эпилог — «Бланик». Широко выписанные картины природы, на фоне которых развертываются сцены народной жизни, объединяют «Влтаву» (№ 2) и «Из чешских лугов и лесов» (Nq 4). Между ними — самая краткая и мрачная легендарная «Шарка». Еще одна суровая, насыщенная картинами борьбы, но не легендарная, а историческая поэма «Табор» предшествует эпилогу, с которым она теснейшим образом связана. Как две первые, так и две последние поэмы объединены к тому же общими музыкальными темами. Первоначально Сметана хотел, по примеру Листа, предпослать каждой поэме словесную программу; стихи должен был написать известный поэт Сватоплук Чех. Но, в отличие от листовских поэм, лишь две поэмы Сметаны — «Шарка» и «Бланик» — опирались на широко известные в Чехии легендарные сюжеты. Все же остальные поэмы Сметаны являли собой плод фантазии композитора, и это сильно осложняло задачу. Когда летом 1879 года издатели попросили Сметану прислать литературную программу цикла, он поручил сделать это критику Вацлаву Зеленому, нередко выступавшему в печати со статьями о его сочинениях. Представленный критиком текст — многословный, пышный, с обилием литературных красот — является по существу расширенным вариантом заметок композитора, получившим его одобрение.

Сметана иначе, чем Лист, трактовал форму поэмы, каждый раз заново ее конструировал, причем избегал сонатных принципов и использовал реже, нежели автор «Прелюдов», вариационные методы развития.

Theta Sound Music – «Moldau» (Epic Smetana Remix).

И, наконец, самое главное: по своему реалистическому методу цикл «Моя родина» резко отличается от романтических философских поэм Листа.

Наиболее популярным произведением цикла стала вторая поэма «Влтава», более известная под её немецким названием «Die Moldau». Это сочинение послужило темой для множества импровизаций, охватывающих различные жанры популярной музыки от джаза до рока и электроники. Поэма рисует путь Влтавы. Оно подслушивает ее два первых истока, холодный и теплый, следует затем к месту объединения двух ручьев и по течению Влтавы — по широким лугам и рощам, по равнинам, где жители как раз справляют веселый праздник. В серебристом свете луны русалки водят хороводы, высятся гордые крепости, замки и славные руины, сросшиеся с дикими скалами. Влтава пенится и ярится на Святоянских порогах, течет широким потоком далее к Праге, крепость Вышеград внезапно вырастает на ее берегу. Влтава величественно стремится дальше, исчезает из виду и наконец вливается в Лабу (славянское название Эльбы).

Jazz-Variation «Moldau» von Smetana (komp. Leo Perrigo).

Значение цикла «Má vlast» в творческой биографии композитора огромно: здесь в неразрывном единстве предстала образная многосторонность его музыки — возвышенная патетика, рожденная высокими патриотическими думами и чувствами, и поэтичная лирика, окрашенная в бытовые тона и выражающая беззаветную любовь к чешскому народу, к родине. Значение цикла «Моя родина» велико и в истории национальной культуры Чехии, ибо в его музыке запечатлены передовые идеи современности, переданы прогрессивные устремления чешской общественности. Но, как всякое большое национальное художественное достижение, этот цикл имеет интернациональное значение: «Моя родина» — выдающееся явление в мировой симфонической литературе.